меня они ассоциируются прежде всего с Персидским заливом, но также их можно увидеть и над Россией, и над некоторыми частями Африки. Когда я впервые летел над Индонезией, следуя из Сингапура в Сидней, то был поражен, увидев, как гигантские свечи вырастают не из песка, а прямо из чернильно-черного океана, с буровых платформ.

Свечи эти смотрятся зловеще-символично. Скважины, из которых они вырываются, производят то самое топливо, которым мог бы быть заправлен мой самолет; получается, я вижу в ночи своего рода огненное отражение моего лайнера и всей индустриальной цивилизации, напоминание о том, что за силы мы извлекли из земных недр и обуздали для того, чтобы теперь вот так запросто запускать во тьму огненные клубы. Смотря на них, я неизменно вспоминаю о Централии – местечке в штате Пенсильвания, всего в нескольких милях от родного города моей мамы. Уже более пятидесяти лет в угольной шахте Централии полыхает пожар, дым и пар поднимаются из трещин в кладбищенской земле, а снег тает, едва успев лечь на покинутые улицы. Еще я вспоминаю о статуе Прометея (чье имя значит «провидец»), что возвышается над катком в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке. У подножия высечена слегка измененная цитата из пьесы Эсхила: «…искру огнеродную тайком унес он: всех искусств учителем она для смертных стала и началом благ»[24]. Одним из таких благ стал и «Боинг-747», что мчится по небу над изрыгающими огонь скважинами – на высоте, в четыре раза превышающей высоту самого Олимпа.

На земле можно увидеть и огни иного рода. Мне часто случается наблюдать из окна кабины лесные пожары, а в будущем, скорее всего, придется видеть их еще чаще – из-за климатических изменений. Иногда во время дневных перелетов над изрезанными складками горами американского Запада можно заметить густые клубы серого дыма – это горят деревья на склонах. Стоит дыму подняться, как его подхватывает и закручивает ветер. Воздушные потоки здесь часто меняют скорость и направление; таким образом, клубы дыма от лесных пожаров превращаются в своего рода диаграммы проходящих сквозь них ветров.

Обратно с запада США мне часто приходится летать ночью, когда дым не виден, а вот сами пожары порой можно заметить. Пламя, полыхающее в абсолютной темноте, обретает невероятную яркость и переливается незабываемыми оттенками. Огненные полумесяцы сияют, словно растекшийся по призрачным склонам расплавленный металл. Пожар во тьме потрясает воображение не меньше, чем кровь на снегу.

Жар огня заставляет воздух стремительно подниматься, и в результате может образоваться так называемое пирокумулятивное облако. В нем порой образуется лед. Бывает, что из пирокумулятивного облака этаким фениксом, наоборот, проливается дождь и гасит породившее его пламя; или же оттуда вырываются молнии и зажигают новые пожары, которые, в свою очередь, вызывают к жизни новые облака. В некоторых уголках мира, например на Кипре, в полетных документах может содержаться просьба сообщать о любых лесных пожарах, и это заставляет вспомнить, для чего служили аэропланы на заре авиации. Правда, я не могу припомнить таких сообщений в эфире, даже слова «пожар» я по радио ни разу не слышал. Если бы я должен был сообщить диспетчеру о наземном возгорании, то постарался бы выбирать слова крайне осторожно.

Я следую из Лондона в Йоханнесбург. Это настоящая проверка на высото– и жароустойчивость – полет в горный аэропорт, расположенный в знойном климате; такое сочетание создает пилотам целую кучу проблем.

Пока, однако, я наслаждаюсь особенной атмосферой длинного ночного перелета – мирной, спокойной частью рейса. Пассажиры поужинали и спят, освещение в салоне приглушено; один пилот отдыхает в спальном отсеке, а у тех, что сидят в кабине, уже закончились темы для разговора. Ночью в небе уютнее всего вот в такие минуты – ласковые тишина и темнота словно убаюкивают наше воздушное судно, пока оно несется сквозь тьму из одного огромного города в другой. Я люблю представлять себе, как самолет смотрится со стороны, – глазами какого-нибудь крылатого наблюдателя, легко и грациозно парящего в африканской ночи. Шторки иллюминаторов опущены, лишь несколько огоньков мигает на концевой части крыла – темный силуэт на фоне звезд.

Вот мы уже над Замбией, и над горизонтом что-то тускло светит. Самыми ясными ночами свет виден настолько далеко, что долго не получается понять, что это – огни города, восходящая луна, отсветы уходящего дня на другой стороне земного шара или просто приближение восхода.

Спустя четверть часа мы наконец-то видим, что так озарило небо: это множество огней, разбросанных по темным равнинам под нами, – не обычные полоски горных лесных пожаров, но десятки переплетающихся между собой сияющих завитков. Очертаниями они напоминают не то буквы, не то волны на иссиня-черной земле. Вскоре мы оказываемся прямо над огненными рунами. Они тянутся до самого горизонта.

Никогда еще я не видел из кабины более смущающего душу зрелища. В памяти воскресают все древние мифы и страхи, юнговский архетип огненного апокалипсиса, когда пламя с небес уничтожает все живое. Страх перед пламенем – страх настолько древний, что больше всего в этой ситуации меня потрясает, как мы можем спокойно лететь над пожаром, как ухитряемся в буквальном смысле слова «быть выше этого». Какой разительный контраст составляют первобытный испуг, порождаемый в сердце видом огня, и надежное убежище самолета – в руке у меня чашка чая, в салоне подремывают триста пассажиров, судки с завтраком ждут на тележках, и все в этой летающей машине специально спроектировано, чтобы обеспечить нашу безопасность, в первую очередь при пожаре. Вот горящая земля прямо под нами – и вот она уже исчезла, унесенная прочь, как и все в этом мире, мощным взмахом крыла.

Вскоре после восхода солнца мы начинаем снижаться, и нас встречают знакомые сухие и солнечные йоханнесбургские будни. Шоссе змеятся по нагорью в ясном утреннем свете; город шумит и бурлит так, что с непривычки можно подумать, будто мы прибыли в Лос-Анджелес. Потом, в отеле, я просматриваю сообщения о чрезвычайных ситуациях, но о пожаре ничего не нахожу. Не могу поверить, что такое грандиозное событие не попало в новости. Через несколько дней я снова заглядываю в интернет – увы, там по – прежнему нет ни слова о пылающих землях, что мы видели ночью.

До появления GPS небольшие, но неизбежные навигационные погрешности естественным образом «разводили» в небе воздушные суда, выполняющие один и тот же рейс. Но сегодня маршруты самолетов иногда накладываются друг на друга – настолько, что в некоторых частях света пилоты вводят в компьютер произвольно выбранные «отклонения» и летят параллельно официальному маршруту. Они поступают так отчасти для того,