– Лучше сама буду говорить, – повысила тонПривалова. – Мне до смерти недолго, надо навести порядок в делах. Не хочу уйтина тот свет, оставив плохую память о себе у дочери Люсеньки.

– Но… – снова заикнулась я.

– Тише, – властно сказала старуха, – слушай,не перебивай. Когда я вчера позвонила тебе, сказала: «Милая Машенька, приезжай,выслушай мой рассказ, он наведет полнейшую ясность в твоей голове», ты суровоответила: «Мама умерла, ваши слова не имеют для меня никакого смысла, забудьтеэтот номер телефона, нам не о чем беседовать!» Я очень расстроилась и дажезаплакала, но потом поняла: ты имеешь право меня ненавидеть, потому что незнаешь правды. Я никому не могла ее сообщить, но очень трудно уходить на тотсвет, зная: здесь остается человек, который испытывает ко мне несправедливуюзлость. И сейчас я счастлива, что ты переменила мнение. Итак…

– Валентина Михайловна, подождите! –воскликнула я.

– Нет! – затрясла головой старуха. – Если тыне дашь мне сказать, я умру с огромным грузом на совести. Думаешь, мне легкобыло решиться на звонок тебе? Не перебивай, выполни последнее желаниенесчастной женщины, которую ты зря проклинаешь.

Из глаз Валентины Михайловны потекли слезы,мне было очень неудобно и некомфортно. Но сейчас уже поздно называть своенастоящее имя, придется выслушать чужие секреты. Настоящая Маша Николаева,похоже, совсем не торопится в дом престарелых, и роль исповедника досталасьмне.

Одинокая Люсенька, мама Маши и подростка Юры,познакомилась со вдовцом Федором в тот год, когда дочери Николаевой исполнилосьсемнадцать, а сыну четырнадцать. Девушка хотела своей маме счастья, ПриваловМаше сразу понравился. Люся же мгновенно влюбилась в него и откровенно ждалапредложения руки и сердца. Но ей так и не удалось сменить в паспорте фамилию.Как-то вечером к Николаевым приехала Валентина Михайловна и заперлась с Люсей вее спальне. Женщины явно не хотели, чтобы их разговор слышала Маша, но таотлично знала: если залезть в детской под стол и прислониться ухом к дырке, изкоторой выходит труба отопления, то станешь невидимым участником беседы.

– Замуж за Федора ты не пойдешь, – отрезалаВалентина Михайловна, – я не разрешу своему сыну завести еще одну семью, егосупруга Вета скончалась меньше года назад.

– Но почему? – заикнулась Люся. – Я хорошаяхозяйка, люблю Федю, буду о вас заботиться.

– Я не нуждаюсь в ваших ухаживаниях, –отрезала потенциальная свекровь. – Порви с Федором, иначе случится несчастье.

В подобном ключе диалог шел больше часа, потомстаруха перешла на едва различимый шепот, и Маша не услышала эту часть беседы.Затем Люся разрыдалась и пообещала:

– С сегодняшнего дня никаких встреч с Федей.

– Ну и славно! – воскликнула гостья. – Прощай.

Мама плакала так горько, что у Машипереворачивалось сердце. Девушка вылетела из детской и успела остановитьВалентину Михайловну у выхода.

– Как вам не стыдно? – запальчиво закричаластудентка-первокурсница. – Не лезьте в чужую любовь! Кто вам разрешил рушитьмамино счастье?

– Ты еще маленькая, – вздохнула мать Федора. –Не волнуйся, твоя мама скоро утешится и найдет другого.

– Я вас всю жизнь проклинать буду, – топнуланогой Маша. – Мама после папиной смерти в дядю Федю влюбилась. Чтоб вы сдохлиза свою злость! Чем вам моя мама в невестки не годится?

Валентина Михайловна в ответ на грубостьдевушки не возмутилась. Она спокойно сказала:

– Надеюсь, что когда-нибудь я не побоюсьрассказать тебе правду. На самом деле вам обеим следует меня благодарить, я васот большой беды спасла…

Валентина Михайловна судорожно вздохнула иприжала руки к груди.

– Вам плохо? – испугалась я.

Пожилая дама покачала головой.

– Нет, просто вспомнила, как ты несколько раззвонила мне и голосом, полным ненависти, говорила: «Знайте, я проклинаю вас,пусть у вас случится беда» – и бросала трубку. Правда, вот уже некоторое времяты не звонишь, но, думаю, это не потому, что простила меня, а из-за того, что япереехала сюда, отдав свою квартиру в обмен на приют. Тебя не удивляет, что я,имея сына, живу здесь, получаю заботу не от него, а от посторонних людей?

– Ну… – протянула я, не зная, как реагироватьна услышанное, – это немного странно, конечно, но бывает и такое.

Валентина Михайловна кашлянула.

– Говорить буду я, а ты слушай. Федор вдетстве был замечательным ребенком, тихим, спокойным. Во дворе с мальчишками небегал, футболом не увлекался, в основном сидел дома, рисовал в альбоме. Сейчася понимаю, что мне следовало обратить пристальное внимание на поведение сына испросить себя: почему абсолютно здоровый физически мальчик не проявляетинтереса к солдатикам и машинкам, отчего он предпочитает компанию девочек икатегорически не желает заниматься спортом? Но я радовалась, что у нас с мужемсын не драчун, не хулиган, а послушный ребенок, которого не тянет набезобразия. Став подростком, Федя не прикасался к алкоголю, не якшался спарнями во дворе, не матерился, не бегал за размалеванными девицами, учился наодни пятерки и имел талант рисовальщика. Я могла только радоваться…

И Валентина Михайловна была счастлива. Ееподруги, имевшие сыновей, откровенно завидовали Приваловой.

Окончив десятый класс, Федор без всякихпроблем поступил в художественное училище. Когда сын стал студентом, ВалентинаМихайловна почувствовала беспокойство: он по-прежнему проводил вечера дома, новедь у молодого человека должна быть компания, девушки, любовь-морковь и песнипод гитару у костра. Однако ближе к Новому году Федя вдруг резко повеселел,попросил мать купить ему новые рубашки и стал приходить домой после полуночи.Все говорило о том, что будущий художник влюбился.

Второго января Валентина Михайловна вместе смужем уехали в Подмосковье. Супруги предполагали остаться в санатории дотринадцатого числа, но пятого там случилась авария – лопнула трубаводоснабжения, и Приваловы неожиданно вернулись домой. В квартиру супруги вошлипосле полуночи. В комнате Феди было тихо, но из-под двери пробивалась полоскасвета. Мать, не думая ни о чем дурном, толкнула створку и замерла, пораженнаяувиденным.

Любимый сын был в постели не один. Под одеяломс ним лежал светловолосый паренек, которому по виду можно было дать летдвенадцать-тринадцать.