— Слушай, замолчи и не думай об этом. А как насчетплоскостопия или болезни Альцгеймера, когда ребенок уже вырастет? Успокойся,дорогая, а то к тому времени, когда тебе надо будет рожать, с тобой случитсяистерика.

Но когда через девять недель они сделали сонограмму, с нимиобоими чуть не случилась истерика так же, как и с доктором Паркером. У нееобнаружили двойняшек, и в этом не было никакого сомнения. Пилар плакала отрадости, когда смотрела, как бьются два маленьких сердечка.

— О господи, и что же теперь?! — с удивлением воскликнулаПилар. — Все, что мы хотели, мы получили в двойном размере, —проговорила она, совершенно ошеломленная тем, что у нее в животе целых дваребенка.

— Самое главное, — сказал доктор, — вближайшие семь месяцев сохранять спокойствие, соблюдать режим и беречь себя.Надеюсь, это удастся вам обоим, иначе могут возникнуть проблемы. А мы же нехотим потерять и этих малышей.

— О боже, конечно, нет, — закрыв глаза,проговорила Пилар; она знала, что, если такое вдруг произойдет, она просто непереживет этого.

В марте Энди все больше и больше проводил времени напобережье вместе со своей женой. Диана наконец-то разрешила провести ему ночь вее доме; это случилось только через месяц после того, как он разыскал ее.

— Я не хочу возвращаться в наш дом, — твердосказала она, и Энди прекрасно понимал ее. Пока она к этому не готова. Пока. Ейвсе еще нужно было время, и они встречались в ее маленьком летнем домике вМалибу.

Он теперь ехал туда прямо с работы каждый день и покупал ейнебольшие подарки и цветы. Иногда она готовила для него обед, иногда ониобедали в своих самых любимых местах. Для них это было необыкновенное время,время восстановления сил и возвращения к самим себе, прежним, и к темотношениям, которые у них были раньше.

Только в начале апреля Диана наконец согласилась вернутьсядомой и очень удивилась, когда поняла, что действительно соскучилась по нему.

— Прекрасный старый дом, правда? — произнесла она,оглядываясь вокруг и чувствуя себя гостьей. Три месяца она не была здесь.

— Мне кажется, именно об этом мы и думали, когдапокупали его, — сказал Энди осторожно, и они провели в нем уик-энд.

Но к следующему уик-энду они почувствовали, что скучают поМалибу, и вернулись в домик, который снимали. Они отлично провели время,чувствуя себя молодыми и беспечными. Это была прекрасная пора, и Диана как-то всередине апреля очень удивила Энди, заявив, что ей по душе такая жизнь иникаких детей ей не надо.

— Ты действительно так считаешь? — спросил он. Ужев течение месяца они проводили вместе каждую ночь, и он был счастлив, какникогда. Да и Диана казалась довольной и спокойной и выглядела совершеннодругим человеком.

Да… мне кажется, что я теперь считаю именно так, —медленно произнесла она. — Мы абсолютно свободны. Мы делаем что хотим иходим, куда хотим и когда хотим. Нам не надо думать ни о ком, кроме себя и другдруга. Я могу спокойно сидеть в парикмахерской и не думать о том, что надомчаться домой, чтобы отпустить няньку, мы можем спокойно пойти пообедать вдесять часов вечера и, ни о чем не думая, поехать куда-нибудь на уик-энд.Конечно, прожить так всю жизнь было бы в высшей степени эгоистично, но внастоящее время мне это определенно по душе.

— Аллилуйя! — воскликнул Энди, но тут зазвонилтелефон.

Закончив разговор, он положил трубку и как-то страннопосмотрел на жену.

— Кто это был?

— Старый знакомый. — Но он явно был чем-товстревожен, и она забеспокоилась:

— Что-то случилось?

— Не знаю, — честно ответил он, и ее поразила егоинтонация.

— В какое-то мгновение мне показалось, что это быламилашка Ванда, — улыбнулась она, а Энди растерялся.

— Ты была не так уж далека от истины, — сказал он.Энди прошелся по комнате, выражение лица у него было странным, и Диана,наблюдая за ним, вдруг забеспокоилась:

— Что все это значит? — Теперь она уже выглядела испуганной. —Что, еще одна добровольная мамаша? О, Энди… нет, мы не должны опять с этимсвязываться! Мы же договорились, что с этим вопросом покончено, во всякомслучае, если не навсегда, то хотя бы на время. — Они еще не принялитвердого решения, но сейчас она все больше склонялась к мысли, что сможетсчастливо прожить всю жизнь без детей.

— Нет, это не совсем то. — Энди сел и посмотрел нанее. — Тогда, в сентябре, когда выяснилось… когда доктор Джонстон…

— Сказал, что я бесплодна, — подсказала она.

— Я поговорил с одним моим старым школьным другом. Унего несколько частных детских приютов в Сан-Франциско. Я сказал ему, что нехотел бы брать случайного ребенка, но если у него появится нормальный малыш отхорошей, здоровой матери, то нас это устроит. Я совсем забыл об этом разговоре,а он сейчас позвонил.

Энди смотрел на нее выжидающе» Он не хотел оказывать на неедавление, но решение надо было принять быстро. Было еще несколько пар наочереди, и его друг позвонил ему с информацией о ребенке первому. Они должныбыли дать ответ не позднее следующего утра, потому что ребенок мог появитьсякаждую минуту. Мать только недавно решила оставить его.

— Что он сказал? — Диана внешне казаласьспокойной, но сидела очень прямо и внимательно слушала.

— Матери ребенка двадцать два года, это ее первыймалыш. Она слишком долго тянула, и аборт было делать уже поздно. Она училась напоследнем курсе Стэнфорда, и ее родители ничего не знали о случившемся. Отецребенка студент-медик университета Сан-Франциско. Они оба сознавали, что немогут сейчас себе позволить завести ребенка, и оба решили отдать малыша, нотолько в хорошие руки.

И Эрик Джонс, школьный друг Энди, посчитал, что Диана с Энди— самая подходящая пара.

— А что, если они передумают? — с ужасом спросилаДиана.

— Они имеют право сделать это, пока не подпишутокончательного соглашения, — честно сказал Энди, и она забеспокоилась ещебольше.

— И сколько им на это дается времени?

— Обычно шесть месяцев, но, если они захотят, могутсделать это раньше.

Диана кивнула, внимательно его слушая.

— Я не смогу этого вынести. Представь, что будет, еслиони заберут его… Энди, я не могу… — На глазах у нее появились слезы, и онкивнул. Он прекрасно все понимал и не хотел на нее давить.

— Все нормально, малыш. Я просто должен был сказатьтебе. С моей стороны было бы нечестно промолчать.

— Да, знаю. А ты… ты очень будешь меня презирать, еслимы не возьмем этого малыша? Мне кажется, что я действительно не смогу этогосделать. Это очень большой риск.

— Я никогда не стану презирать тебя. Просто я подумал,что если мы хотим усыновить ребенка, то это прекрасная возможность, но мысовсем не обязаны делать это. Ни сейчас, ни потом. Это полностью зависит оттебя.