И мало того, что сваливает первой, используя машину, на которой я планировала уехать, так ещё и моих прежде никуда от меня не отходящих церберов с собой забирает.

Вот где справедливость?

А нет её…

Зато есть чувство чего-то тяжёлого и давящего на грудь, мешающего полноценно вдохнуть. Ощущение лишь обостряется и становится явнее, когда бывший муж моей матери окончательно забивает на свой телефонный разговор, банально засунув гаджет в карман своего пиджака, пока сокращает разделяющее нас расстояние, так и не переставая на меня смотреть.

— Очень… — произносит.

Явно не договаривает. Шумно выдыхает. И протягивает мне раскрытую ладонь.

А я…

Я ведь, вроде как, была очень-очень зла!

Тогда почему теперь не злюсь?

И даже уже не помню, за что и на что.

Хорошо, что вообще вспоминаю о том, что злилась!

Только поэтому, вместо того, чтоб принять приглашающий жест, вручаю ему коробку, после чего с самым гордым видом, подхватив и приподняв подол платья, чтобы не оступиться, самостоятельно поднимаюсь по трапу вверх.

Ну и что, что не собиралась ни на какую свадьбу?

Раз уж есть возможность обсудить тот факт, что я теперь совершеннолетняя, а значит, ему и его правилам больше подчиняться не должна, вот и воспользуюсь.

Да и платье же в самом деле красивое.

Покажу себя в нём не только ему!

Глава 25

Глава 25

Асия

Проходят самые долгие три часа в моей жизни. Уж не знаю, что такого я сделала опекуну, но смотреть на меня пронзительно пристально он так и не перестаёт. А я так и не нахожу в себе смелости заговорить о том, о чём собиралась. Всё-таки трудно сосредоточиться на относительно мирной беседе, когда вынуждена изображать из себя всю такую гордую, независимую и вообще ни одного этого его пристального взгляда не замечающую, уставившуюся исключительно в окошко около себя. Почему решаю, что беседа должна быть непременно мирной? Что-то глубоко внутри упорно подсказывает, выбери я другую стратегию в своих пояснениях, самой не сдобровать. Неспроста же сидящий напротив весь пронизан напряжением? Я до сих пор прекрасно помню, как пал смертью храбрых букет цветов, присланный Кааном, и будить в опекуне эту его не очень-то уравновешенную сторону совсем не хочется.

А может, хрень всё это полная и жалкие оправдания для самой себя? Тогда, когда всё там же, очень глубоко внутри банально страшно заявить ему о том, что нам теперь не по пути, разные у нас с ним теперь дороги, каждый пойдёт своей, отдельно от другого, а потом услышать встречный ответ… если вдруг он с лёгкостью согласится. А я в тот же миг останусь одна. Так ли мне нужна эта независимость, чтоб быть брошенной в чужой стране? Если единственное, что есть при себе — новенький телефон, им же купленный, да платье, оплаченное тоже им. Как подумала, так и скривилась собственным мыслям.

Как какая-нибудь содержанка, опасающаяся остаться без покровителя, ибо постарела, ей-богу!

Я ведь не такая.

Может и будет не так легко, но и без него вполне могу справиться, пусть за прошедшее время с ним и привыкаю.

Тогда что со мной не так?

Почему рот не открывается?

Смелости не хватает.

Потому что не жизнь рядом с ним, а он сам становится как-то слишком уж близок и дорог…

То, о чём думать в принципе запрещено!

Вот и запрещаю себе снова и снова. Даже после того, как капитан самолёта объявляет посадку. И потом, когда мы сходим с трапа в направлении машины, дожидающейся там среди такого же с виду скромного ангара другого частного аэродрома. Почти верю, что не одни поедем дальше. Ведь рядом с тёмно-серым «Bugatti Veyron» нас дожидается темноволосый рослый мужчина примерно того же возраста, что и Адем Эмирхан.

Кай?

Айзек?

Кто из…

Ни один них.

— Доброе утро, — почтительно склоняет голову тот, чьего имени я так и не узнаю.

Он банально вручает ключ от автомобиля тому, к кому обращается, после чего открывает для меня дверцу с пассажирской стороны, не удостоив меня ни одним лишним взглядом. И да, водителем тоже никаким не является. Разве что привезённый подарок размещает внутри машины. Про незнакомца забыто, едва я устраиваюсь внутри, а бывший муж моей матери усаживается за руль. Суперкар срывается с места привычно резво, в скором времени оказываясь на загородном шоссе.

А я снова задумываюсь…

Да сколько можно-то?

Ощущать себя слепым котёнком.

Давно пора переступить и сломать эту грань. А значит, чего бы то мне ни стоило, придётся всё-таки завести разговор, который я сама оттягиваю до невозможного долго.

Но с чего начать?

Не имею ни малейшего понятия!

Вот и…

— Ты не поздравил меня с моим совершеннолетием, — выдаю первое, что срывается с языка.

И тут же отвешиваю себе мысленный подзатыльник.

Нет, не допускаю ни единой мысли о том, что он вообще не в курсе, и именно поэтому так себя ведёт. Такой, как Адем Эмирхан, не упустит столь важную деталь, как близящееся окончание срока своей опеки над первой встречной девочкой-сироткой, раз уж лично занимался теми документами. Да и Ширин — не из тех, кто ему не напомнит в случае чего. Всё-таки это не просто мой день рождения, это событие, которое меняет уклад жизни её шефа, а в своей работе, как бы то ни было, девушка очень хороша, скрупулезна и подходит к ней ответственно.

В другом совсем моя проблема.

Это ведь не должно звучать как упрёк!

Скорее, напоминанием.

А теперь…

— Разве ты не празднуешь все свои дни рождения на неделю позже? — отзывается мужчина.

По его губам скользит сопутствующая насмешка.

Слишком яркая, чтобы я её проигнорировала!

Как и тот обозначенный факт, о котором он знает…

Откуда?!

— Я разговаривал с вашими бывшими соседями. Теми, у кого ты жила, когда была совсем маленькой. Они сказали, — будто мысли мои считывает он в дополнении.

Что-то даже представлять не хочется, что у них за разговоры такие были, в таком случае. Но да, я действительно отмечаю свой день рождения на неделю позже. Родилась