– Великий князь! Не дай той главной истине, которую ты высказал, потонуть в потоке трусости и слабости. Ведь истинно так: с кем Бог, тот и один может идти на тысячи. Ведь победил Давид Голиафа, а затем сокрушил и Израиль филистимлян! А Бог – Бог он с нами, государь. А если так, то и полки наши станут хороши, и казна не иссякнет. Прибудет войско литовской шляхтой и казаками, и с голоду в тех богатых землях не пропадет.

Боевой пыл князя, несомненно, пришелся по душе царю. Он вышел из своего оцепенения, и даже улыбнулся Черкасскому. Тот, ободренный, продолжал речь.

– Только, государь, праведное дело только праведным войском сделать можно. А благословит ли Господь те полки, где нехристь на нехристе, и те нехристи христианством командуют, и на убой его гонят? Это уж, прости, великий князь, прямое сатанинское воинство получается. Вели, государь, немцев в праведную веру крестить: кто согласится – тот и праведному делу служить годен, кто же откажется – гони немедля. А, правду сказать, государь. думаю я, что и вовсе мы без тех немцев обойдемся.

Алексей Михайлович, поняв, откуда ветер дует, сильно помрачнел, и смотрел на князя с нескрываемым гневом.

– Садись, князь Яков. Не с того конца свечу ты жжешь…

– Государь!

– Садись, говорю. По Смоленском, по-твоему, из-за немцев нас разбили? Войско, де, неправедное было?

– Так ведь…

– Молчи. Были бы поместные войска так сильны, да если бы сам архангел Гавриил в бой их вел, как по твоему получается, давно бы уже и Вильна, и Киев нашими были. Да и кому же, наконец, те немцы мешают? Вот я чего в толк не возьму! Разве я дворянские сотни и стрельцов отменил, по вотчинам всех разогнал и воевать не даю? Наоборот. Хочу у немцев взять то, чем они сильны, а тем и нас сделать сильнее. Да и дворян победнее поднять и вооружить, чтобы не с луками да в дырявых штанах в бой против Литвы ходили. Чего бы плохого? Нет, и здесь никому не угодил.

Тут царь, по всей видимости, вспомнил о происках Иванца Прянишникова и его приказной шайки, и прямо таки побагровел от гнева. Он уже и говорить не мог от переполнявшего его негодования, а потому махнул рукой и снова отвернулся к окошку. Вьюга вновь со всей своей злобой бросила в ставни заряд ледяной крупы. Илья же Данилович, видя столь явное поражение своего старого врага, и посчитав, что положение как никогда складывается в его пользу, решил действовать не откладывая.

– Твое царское величество! Чего дурных людей слушать? Ведь и немецкие полки, твоими государевыми заботами, хороши, и поместное войско неплохо. За малым дело встало: нужен хорошему войску хороший военачальник. Поставь меня, государь, на Большой полк – добуду тебе и Вильну, и Ригу, и саму Аршаву!

Милославский, однако, не понял ни состояния своего зятя, ни причин охватившего его гнева. Ни говоря ни слова, царь ринулся к тестю и, схватив Илью Даниловича за пышную бороду, поднял его с лавки и принялся толкать к двери, издавая что-то вроде тихого рычания. Выпроводив боярина и с шумом захлопнув за ним дверь, Алексей немного успокоился и виновато взглянул на притихших под порывами этой бури ближних людей. Раздался легкий стук в дверь. Царь гневно взглянул в ту сторону, думая, что вернулся Милославский, однако на пороге появился князь Долгоруков в сопровождении двух хотя и приодевшихся в кремлевских закромах, но явно небогатых дворян. Увидев их, царь просиял.

– Бояре! Ну и рад же я вас видеть! Проходите же, на пороге не стойте. Агей Матвеевич! Афанасий Лаврентьевич! Сказывайте, как здоровье?

Оба поклонились в пояс, а Агей Кровков даже попытался упасть на колени, но был с двух сторон удержан Ординым и Долгоруковым. Все царедворцы хорошо знали, что царь не охотник до земных поклонов, однако отвыкнуть от них было выше сил Кровкова.

– Бояре! – обратился царь к думцам, – ротмистр Кровков и стольник Ордин были в крымском посольстве, и недавно всю Украину насквозь проехали. Прямой посылки к гетману им не было, а потому и черкасы им меньше голову заморочить старались. Вспомните, бояре, что Агей Тимофеевич и Афанасий Лаврентьевич прошлым летом большое дело сделали: добыли из Крыма вора и самозванца Меркушку Ложененка, и целым и невредимым его в Москву доставили, за что была и есть им большая моя милость.

Ближние люди улыбнулись, однако самыми кривыми улыбками. Мало того, что царь привечал самых худородных людишек, так и еще делал это прямо в обход боярской думы и ближних людей, через недавно созданный Тайный приказ. Имена Кровкова и Ордина были, конечно, небезызвестны собравшимся, однако и сами служивые, и, тем более, история с якобы пойманным в Крыму самозванцем, выглядели в их глазах более чем сомнительными. Бояре были уверены, что Ордин с Кровковым привезли с Перекопа первого попавшегося бродягу, которого купили по дешевке то ли в самом Крыму, то ли где-то у черкас. Впрочем, поскольку посольство удалось, за что и сам царь жаловал послов, на темную историю с самозванцем до поры до времени закрывали глаза.

Пока пришедшие рассаживались по лавкам – а усадить Агея Кровкова оказалось задачей почти непосильной – в двери показалась и заметная фигура Ильи Даниловича. Царь недовольно покосился на Милославского, однако не возражал против его возвращения.

– Князь Юрий Алексеевич! Не слышал ты нашего разговора, да и к лучшему: скажешь только то, что сам думаешь. Ладно, ладно, князь – знаю, что и так ты с чужого голоса петь не привык. Говори же! Ах, о чем? Да все о том, же, твоя милость.

– Великий князь! Меня, холопа твоего, ты много раз слышал, и нового нынче не скажу. Я от слова не отказываюсь, но прошу тебя, государь, сперва гостей наших выслушать.

Царь кивнул и повернулся к Ордину, поскольку на Кровкова надежды было мало: полуполковник окаменел окончательно, а лицо его изображало такой трудно сдерживаемый ужас, что ждать от него связной речи не приходилось. Афанасий же Лаврентьевич, напротив, хоть и волновался, но рвался в бой.

– Твое царское величество! Были мы и в Крыму во многих местах, и Малую Россию с юга на север всю проехали. Разорение тамошнее, государь, я описать не возьмусь. Холопы, государь, по лесам да по оврагам прячутся, мельницы все сожжены, а поля дай Бог, если на треть вспаханы. Города и местечки все сожжены и разграблены, ляхи и жиды перебиты или бежали, но это уже тому лет несколько назад.

– Это