Альберт скрестил руки на груди, и по его лицу было понятно, что он вряд ли изменит своё решение.

— А чего же ты хочешь? — спросила королева жёстко.

— Не знаю. Но точно не этого! — ответил Альберт. — Сираффа, скажи хоть ты ей, что я не гожусь на эту роль. Ты же хорошо меня знаешь!

— А разве не ты хотел стать верховным джартом прайда Стрижей? — усмехнулся Сираффа.

— Это было давно, — парировал Альберт. — И с тех пор я поумнел. Надеюсь, что поумнел.

Сираффа подошёл к королеве и, глядя на Альберта, произнёс негромко:

— Твоя Искра пробудилась, и теперь пришло время определить твоё предназначение. И раз ты не хочешь быть королём, может, в том есть воля богов? Ведь если не направить Искру на нужный путь, она может тебя погубить или просто угаснуть. Пришло время провести ритуал. Нужно узнать, что за предназначение у твоей Искры. Идёмте.

Он распахнул двери и направился в другую комнату, где Сулейка уже всё приготовила для проведения ритуала. Открыла окна, расставила жаровни, образовав квадрат, и теперь стояла в центре, раскачиваясь и бормоча молитвы. Пахло сладко и пряно: горячим песком, хвоей, нагретой на солнце, и фруктами. Густой белый дым стелился по полу пушистым ковром и ластился к ногам, словно приглашая ступить на него.

Сираффа достал тонкий изогнутый нож, на лезвие которого были нанесены старинные руны, и, войдя в центр квадрата, встал на место Сулейки.

— Стань возле жаровни, — произнёс он, бросая в огонь маленькие кусочки смолы, — и протяни руку. Мне нужна капля твоей крови.

Он уколол остриём ножа палец Альберта и уронил каплю в огонь. Пламя взметнулось с шипением, окрасилось в алый и заплясало, рождая густые клубы белого дыма, которые начали подниматься вверх. Сираффа закрыл глаза, погрузил свои руки в дым и произнёс напевно:

— О, Триединая мать, та, которая создаёт и Поддерживает Все Живое, Источник Чистой Безусловной Любви, Источник Милосердия и Сострадания…Чёрный сокол взывает к тебе…

Он говорил всё тише, и вскоре слов стало вообще не разобрать, и долго всматривался в дым, будто видел в нём что-то неподвластное остальным, пока королева не спросила нетерпеливо:

— Ну, что ты видишь?

— Я вижу только часть картины… Позови остальных… Они тоже её часть…

Голос Сираффы прозвучал глухо, так, будто он в этот момент находился где-то далеко.

В комнату пригласили Иррис и Рикрада, и Сулейка, подведя их к жаровне, отточенным движением уколола каждого в палец и занесла их руки над огнём. Пламя снова заплясало, зашипело, окрашиваясь в синий, затем в зелёный, бирюзовый и оранжевый, но вскоре снова стало красным.

— Возьмитесь за руки, — Сираффа коснулся пальцами запястий Альберта и Рикарда и замкнул круг. — А теперь смотрите на огонь.

Чёрный сокол летит над пустыней, над бесконечными красными барханами песка, туда, где ближе к побережью песок выцветает до янтарно-белого золота. И на самом берегу стоит город, обрамлённый пустыней, как сапфир золотой оправой. Песок складками жёлтого бархата плавно спускается к воде и перетекает в лазурный шелк моря. Красный камень мощеных улиц… Терракотовый и белый — дома… Черепица голубых крыш, и морская гладь подернута легкой дымкой…

Ксирра — ашуманская столица…

Птица делает круг и, поднимаясь выше, направляется на юг. Где-то там, в самом сердце красных пустынь Ашумана, зарождается тонкое веретено вихря. Песчинка к песчинке, он собирается на вершине бархана и закручивается в тонкую спираль. Неторопливо спускается по склону, вбирая в себя всё новые и новые песчинки, и скользит, пока ещё бесшумно, но уже неумолимо. Он растёт, поднимается вверх и ширится в стороны, превращаясь в могучую стену горячего песка, летящего с огромной скоростью. Завидя его, всё живое норовит спрятаться, укрыться хоть куда-нибудь от смертоносного роя песчинок и нарастающего гула.

Сокол зорко смотрит на барханы и видит чёрную точку — человека, стоящего на вершине одного из них. Человек не боится ветра, он стоит к нему лицом, раскинув руки, и как будто ждёт, когда же эта огромная туча песка поглотит его. Но туча, закрывающая горизонт, внезапно останавливается у подножья бархана и вмиг опадает к ногам человека. Ветер утихает и какое-то время играет и ластится, словно ручной зверь, но человек поднимает руку, поворачивает её ладонью вниз, и танец сотен тысяч песчинок замирает.

— Это ты, Рикард. Повелитель пустынных ветров, — голос Сираффы приходит откуда-то издалека. — И это твоя сила, твоё предназначение…

А чёрный сокол снова взмывает в небо.

Чёрный сокол летит к горам, которые виднеются где-то далеко на горизонте. Горы поднимаются всё выше и выше, и вот они уже закрывают половину неба. Над одной из них столб дыма, а по её склонам стекают огненные языки лавы. Сокол делает круг и с высоты его полёта можно рассмотреть не только огнедышащую гору, но и уходящее вдаль море, в сторону которого и текут алые нити лавы. И поодаль, у самого берега моря, виднеющиеся развалины города.

Птица складывает крылья и падает камнем вниз. Он несётся навстречу земле с такой скоростью, что захватывает дух, ещё мгновенье и кажется, что он разобьётся. Но земля не становится для него преградой. Она как будто расступается перед ним, и вот уже сокол летит по сумрачным полям Дэйи.

Здесь всё иначе. Жемчужно-серые небеса над головой и пепел трав под ногами, и те же горы чёрной громадой проступают сквозь туман. Но здесь, на изнанке мира, всё видится в его истинном свете. И в сердце каждой горы можно отчётливо разглядеть огненно-яркую сердцевину, ниточка, которой тянется из глубин Нижнего мира и уходит в небеса. Где-то ниточки похожи на тонкую спираль, где-то на веретено, а одна из них, которая светится особенно ярко, напоминает огненный фонтан. Эти алые нити — Источники, не видимые обычному глазу.

Птица скользит бесшумно, взмывает вверх и летит к побережью, и вот перед ней открывается разрушенный город. Огненная гора однажды поглотила его, а то, что осталось, выглядит теперь угрюмо. Остовы стен застыли, словно воздетые к небу руки, и улицы, выстланные угольно-чёрной пылью, сейчас совершенно пусты. Где-то прошли потоки лавы, сжигая всё на своём пути и смывая остатки города в море, остальное засыпало пеплом. Но чёрная пыль на поверхности улиц это не пепел. Она дрожит, и кажется, что даже звуки тонут в ней, словно в зыбучих песках. Падают на её поверхность и тут же проваливаются куда-то в её густую темноту.

— Этот древний город погиб уже давно, — голос Сираффы звучит глухо, почти переходя на шёпот, как будто боится пробудить что-то спящее под руинами города. — И эта темнота говорит о том, что ткань мира здесь очень тонка. Она может разорваться в любой момент. И этому месту нужен лекарь… Когда-то айяарры умели лечить такие пробои.

Сокол летит на окраину города и видит мужчину в тёмной одежде, стоящего на дороге вытянув перед собой руки. Он медленно, словно в боевом танце, делает несколько движений руками, пальцы рисуют сложный узор и вскоре тонкие алые струйки, живущие в сердце гор, начинают дрожать и медленно тянутся к нему. Ещё движение пальцев, и вот они уже свиваются в сложный узор, чем-то похожий на паутину или ловчую сеть. Взмах руки и она взлетает, зависает в воздухе и медленно опускается на разрушенный город. И там, где алые нити касаются поверхности улиц, чернота вспыхивает золотом и медленно уходит в землю, обнажая просто камни, засыпанные слоем серого пепла.