И злость оказалась легче страха.

Воровато скосил глаза: может, показалось? Нет, отекли; там, где врезались тапки, остались полукруглые рубиновые рубцы.

Телефон отвлек от разглядывания.

– Что курим?

Ян был энергичен и весел, и, сам не зная почему, Яков брякнул именно то, что хотел во что бы то ни стало скрыть:

– Эт-т-т… У меня ноги отекли, тапки не лезут.

– А ты пива меньше пей, – успокоил Ян. – И сколько раз я говорил про тапки? Вырос ты из них, Яша. Выкини на хрен эту рвань, и чтоб я их больше не видел!

Здравые слова племянника внесли покой в душу Якова – покой, который не могли поколебать такие мелочи, как ноющая поясница, кровь в моче и тревожное пятно на снимке.

Разговор принял иное направление, и, забыв про отекшие ноги, Яков возмутился, за каким чертом он должен все бросать и перебираться в эту холодрыгу. Надсаживался долго. Племянник стойко молчал. Когда Яков окончательно выдохся, «нахал» велел стряхнуть с ушей пыль и внимательно слушать.

Что, к собственному изумлению, дядька послушно выполнил. И выяснилось: бросать ему нечего, кроме съемной квартиры, потому что работа найдется, «барахло твое перевезу, так и быть; еще вопросы есть?».

– И мамашку?.. – сипло выдавил Яков единственный вопрос. – А жить у тебя, что ли?

– Размечтался! Я для вас ищу дом. И чтобы тихо было!..

Тихо, разумеется, не было. Слишком много хотел Яков объяснить и доказать, что мысль о доме глупая, а главное, ненужная, как и сам дом, однако Ян уже положил трубку, запретив обсуждать идею с матерью.

Яков и не собирался – чай, не враг себе. В полном смятении сидел и курил и чувствовал себя, несмотря на дымящуюся сигарету, потерявшимся мальчиком, ожидающим кого-то уверенного, сильного, который придет, возьмет его за руку, и… все как-то образуется, как говорила покойная мать.

К врачу надо, напомнила боль в спине, но очень уж не хотелось расставаться с уютной мыслью «все образуется». Да подумаешь спина! На сквозняке посидел или стул неудобный… мало ли!

– Зачем ты с ним так резко? – не выдержала Юля.

– Нормальный язык они не понимают, – устало пояснил Ян. – Они… ты сама видела. Дикие какие-то.

Правда, недавно увиденного хватило. Стала понятна напряженность Яна – после разговоров он мрачнел, раздражался, на виске начинала пульсировать жилка.

– В музее выставка Веласкеса. Пойдем?

Они давно полюбили серое здание с колоннами у входа, в каталогах называемое музеем изящных искусств. Можно было фотографировать, только без вспышки, которой Ян и сам избегал. Юля медленно шла по залу, вглядываясь в невыносимо серьезные взрослые лица детей. Принц, инфанта… но дети ведь, они только дети!

– Жуткие детки, правда? – послышался рядом негромкий знакомый голос.

– Ася! Пропажа, мы тебя везде искали…

Спустились в кафетерий, где было пусто, холодно и неуютно. Под потолком горели длинные флуоресцентные лампы, раздражающе мигая. Кофе был горячий и жидкий.

– Противно здесь, – огляделась Юлька.

– Вот и мне так же, – усмехнулась Ася.

…Три месяца назад умерла Асина мама. Наступает момент, когда смерть родного человека неизбежна, но все равно она застает врасплох. Особенно если двумя днями раньше муж открыл шкаф и начал складывать висящие рубашки. Делал он это неловко, и Ася встала из-за стола: «Давай помогу. Тебе зачем?» – «Ухожу». – «Куда?»

Ненужный был вопрос, ибо направление не имеет значения, когда человек уже не здесь и не собирается возвращаться.

Она сложила рубашку, которую держала в руках, и протянула ему.

На похороны пришли старая соседка и две коллеги-переводчицы.

В конце месяца Ася переехала на другую квартиру.

– Поехали к нам!

– В другой раз, Юля. Мне… Я сейчас плохо действую на счастливых людей. Понимаешь? Они на меня тоже неважно. Раздражают. – Ася улыбнулась. – Не говоря уж о том, что все пытаются устроить мою личную жизнь – знакомят с одинокими мужиками.

– Ась, этого я не умею. Никогда не умела. Мне твоя помощь нужна; правда.

Помолчав, Ася кивнула и протянула листок бумаги:

– Мой новый телефон. Звони; что-нибудь сочиним.

Ада придирчиво выбирала тетрадку для мемуаров. Брат уже снабдил ее блокнотом с отвратительными желтыми листами, всю охоту писать отбивали. Дали бы ей сейчас общую тетрадь, привычную со школьных лет, она бы сразу засела!

В магазинах продавали большие, неуклюжие; не тетрадки, а какие-то амбарные книги. Пришлось купить; и две новые ручки заодно.

Мемуары, как Ада себе представляла, написать ненамного сложнее, чем заполнить анкету в отдел кадров, только добавить подробностей. Она расскажет о людях, с которыми приходилось встречаться (глава: «С кем свела жизнь…»), о городах, где бывала (про Геленджик… или не надо?). Несколько раз начинала фразу: «Я родилась в…» – и зачеркивала. Кому интересно читать о городе, который она почти забыла, потому что ничего захватывающего там с нею не происходило? Родилась – училась – влюбилась –

Об этом она никакой тетрадке не расскажет.

И новая тетрадь, и вдохновение разбились о фразу «Я родилась в…», обросли творческими муками, если это были они, прежде чем Ада поняла: мемуары куда труднее анкеты!.. Там хочешь не хочешь, отвечай на вопросы: кто, где, когда…

Может, попробовать иначе? Начать с родителей? Но в детстве ничего интересного не происходило, не писать же про астрономию. Никто не поймет, а ведь она влюбилась в эту книжку, в астрономию, как ни в одну науку впоследствии. Когда папа возвращался с работы, Ада кидалась к нему рассказать о прочитанном… Об этом не надо – надо о главном; а тут еще вспомнилось клетчатое платье с выпуклыми пуговицами, мама сшила; зачем оно вылезло?!

«…Поступила в 27-ю женскую школу…» Или номер писать словами? Сказать, что физику никогда не любила, но астрономию помнила хорошо, физик удивлялся и ставил ей хорошие отметки. «В школе я хорошо училась…» – об этом уже написала; что еще?

На книжной полке стояли «Архипелаг ГУЛАГ» и воспоминания маршала Жукова, брат оставил. И мемуары вдовы гениального поэта, где были описаны его друзья и враги.

Врагов у Ады не было. Друзей тоже; не считать же этих бабок, с которыми еще на курсах познакомилась. Сын как-то спросил: «У тебя друзья были? Ну, в институте, в школе?» Она тогда ответила: «Мне было не до друзей, я училась!»

Исподволь, потихоньку закралось убийственное подозрение: писать не о чем. Не было в жизни встреч с интересными людьми (редакция? домоуправление?!), не было запомнившихся разговоров. Ездила в командировки? Так все ездили; подумаешь, невидаль! Не за границу же. Брата на конференцию не пустили, куда ж…