дверь, ведущую в ее личную ванную. — Там нет камер, верно?

Я выгибаю бровь, наслаждаясь тем, как приоткрываются ее губы.

— Я их не вынимал.

Она светится.

— Почему бы и нет?

Я удерживаю ее взгляд, гарантируя, что она поймет, насколько я серьезен.

— Я не собираюсь смотреть на тебя, Адди. Но как только ты дашь мне повод, я это сделаю.

Ее бровь опускается, улавливая мою мысль.

— Я не собираюсь причинять боль.

— Хорошо, — говорю я, поверив ей на слово. — Я сменю простыни и они будут свежими, когда ты закончишь.

Медленно, она вытаскивает себя из постели, и всплеск гордости неудержимый. Я подтягиваю угол шелковой простыни, когда она останавливается у двери, ведущей в ванную, и поглядывает на меня через плечо.

— Хей, Зейд?

— Да, детка?

— Спасибо.

* * *

— Твоя мама придет сюда завтра, просто чтобы напомнить тебе.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как Серена приезжала в последний раз, но она изо всех сил пыталась восстановить связь со своей дочерью. Чему я на самом деле рад, несмотря на то, насколько утомительной она может быть.

Адди переворачивается ко мне лицом, еще раз беря немного буррито в своей постели. Сейчас она намерена чахнуть, но я планирую направить ее травму на более здоровые пути, когда она будет готова.

Ее сладкие карамельные лужицы смотрят на меня, ее лицо слегка хмурится.

Тени окрашивают нижнюю часть ее глаз, такие темные, что некоторые из ее веснушек теряются.

— А она должна?

Я пожимаю плечами.

— Нет. Скажи слово, и я запру двери.

Она опускает взгляд, но недостаточно быстро, чтобы скрыть вину.

— Это было грубо с моей стороны, — признается она. — Она все еще моя мама.

Я усаживаюсь поглубже рядом с ней, привалившись к каменной стене, стараясь не прикасаться к ней, хотя мое тело вибрирует от потребности.

Мы не соприкасались с тех пор, как я нашел ее в поезде, и каждая секунда ощущается Как удар в грудь. Ссориться за Аделину Рейли — это чувство, с которым я давно знаком, но впервые отказываюсь действовать в соответствии с ним.

— Расскажи мне о ней, — говорю я. — Расскажи мне все о тебе.

Она поднимает бровь, и я улыбаюсь, потому что это мило.

— Ты хочешь сказать, что еще не все обо мне знаешь?

— Конечно, нет, детка. Не то, что имеет значение. Я могу знать, среднюю школу, которую ты закончила, или колледж, в котором ты учились до того, как бросила его, но это не значит, что я знаю, как вы были счастливы. Если тебе было одиноко или грустно. Или если мальчик загнал тебя в угол в библиотеке и напугал. — Я делаю паузу, этот конкретный сценарий меня злит. — Если это случилось, мне просто нужно имя, вот и все.

Она фыркает, закатывая глаза.

Адди сопротивлялась разговору с подушками до того, как ее похитили, намереваясь ненавидеть меня.

И когда она перестала меня ненавидеть, мы провели вместе всего пару ночей. до того, как ее забрали.

Она еще глубже зарылась в простыни, глядя на меня сквозь густые ресницы.

Мое сердце болезненно сжимается, и я испытываю неконтролируемое желание поцеловать каждую одинокую веснушку что усеяли ее щеки и нос.

— Моя мама меня ненавидит, — начинает она. — Или, может быть, она не ненавидит меня, но она никогда не любила меня. Я думаю, это потому, что она никогда не понимала меня. моя мама всегда, чопорная, правильная и классная. Участвуйте в конкурсах красоты, выходите замуж за богатого человека, и жить щедро. Я думаю, она просто хотела, чтобы у меня была такая жизнь, как у нее, а когда я сделала наоборот, она обиделась на меня за это.

— По крайней мере, ты выйдешь замуж за богатого человека, — комментирую я, она смотрит на меня с сухим видом.

— Теперь я никогда не смогу выйти за тебя замуж. Цель моей жизни — разочаровать ее в каждое решение, которое я принимаю.

Я выгибаю бровь.

— Не недооценивай меня, Адди. Я стану бедняком для тебя.

Она качает головой.

— Я даже не знаю твоей фамилии. Или твой день рождения.

Я ухмыляюсь.

— Прости, я не знал, что эти вещи так важны.

Она смотрит на меня, вызывая в воображении всю дерзость других женщин вокруг и вставляет его в этот единый взгляд. Это только заставляет меня улыбаться шире.

— Разве у нас нет разговора по душам? Кроме того, ты продолжаешь угрожать мне свадьбою, Разве я не должна знать твою фамилию?

— Значит ли это, что ты серьезно отнесешься к моим угрозам и выходишь за меня?

Она вздыхает, вальсируя прямо в это. Она тоже это знает.

— Это простой вопрос. Вопрос, который любой задал бы на первом свидание. Или даже перед первым свиданием на тот случай, если мужчина окажется одержимым сталкером, который убивает людей.

Я откидываю голову назад, из моего горла вырывается глубокий смех.

— Мой день рождения 7 сентября, — говорю я ей.

— Меня не удивляет, что ты Дева. Далее, — нахально подсказывает она, ждёт моего следующего ответа. Я кусаю губу, испытывая искушение отшлепать ее по заднице и дать ей повод быть нахальной.

— Медоуз, детка. Наша фамилия Медоуз.

— Твоя. Не забегайте вперед. Ожидается, что вы будете просить милостыню.

Я не могу остановить дикую ухмылку, украшающую мои губы.

— Я люблю просить.

— Что угодно, гад. Мы говорили о моей маме, а не о браке.

Я устраиваюсь поудобнее, стою лицом к ней и подпираю голову рукой. Ей глаза трепещут, когда я провожу пальцем под ее подбородком, требуя от нее полного внимание. Она осторожно отстраняется, но я не позволяю этому беспокоить меня. Это начало.

— Твоя мама не ненавидит тебя, Эдди. Она ненавидит себя. И она не обиделась на тебя, потому что ты живешь не так, как она хотела для себя, она злится на тебя, потому что ты жила так, как хотела, а она нет.

Она смотрит на меня, как будто обдумывая это.

— Лучшее, что ты можешь сделать, — это продолжать жить этой жизнью, мышонок. Продолжайте быть успешным автором, который любит фильмы ужасов и ярмарки с привидениями. Кто любит свою Нану и готический особняк, который она унаследовала, и находит острые ощущения от призраков, которые бродят по коридорам. Ты всегда была собой без извинений.

Она морщит нос, как будто ей противно.

— Значит, ты тоже умный? — Она фыркает с отвращением, хотя в ее глазах мелькает слабый блеск. — Отвратительно. В чем ты плох?

Моя улыбка становится непристойной, наслаждаясь тем, как у Адди краснеют щеки.

— Я очень плох во многих вещах. И