способный ее оценить.

Он откровенно смеется, ставя машину на стоянку. Мята точно не деликатность — как раз наоборот, — но я ее придерживаюсь.

«Вы хотите сказать, что мне нужно усовершенствовать свою пищевую палитру?»

— Понятно, — сухо отвечаю я.

Он наклоняется ближе, кожа стонет под его тяжестью, и у меня перехватывает дыхание, все мои чувства захвачены чистой силой, которая окутывает этого мужчину. Его запах окутывает меня, заставляя напрягаться, когда его губы едва касаются моей челюсти.

«Твоя киска — деликатес, детка, и я мог бы есть ее вечно, и никогда не устану от твоего вкуса. Это достаточно утонченно?»

Румянец заливает мою шею, прожигая путь к щекам, а я в шоке открываю рот. Меня совершенно смущает предательский писк, который вырывается из моего горла, отчего мои щеки становятся еще жарче. Он хихикает, затем в следующее мгновение выходит из машины. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, где мое сердце выпрыгнуло из задницы.

Наверняка это единственное объяснение того, почему я чувствую себя такой опустошенной теперь, когда его нет. Или мудак взял его с собой.

Я вздыхаю.

Это определенно то, что произошло.

* * *

Приближается переход на летнее время, избавляя мир от его депрессивного состояния.

Что-то в том, что солнце садится до пяти часов дня, действительно омрачает ваш день.

На улице еще холодно, а мы сидим на скамейке возле Lick n’ Хруст, наблюдая за людьми и дрожа от задницы, пока я медленно ем свой десерт.

Зейд взял себе мятный рожок с шоколадной крошкой и улыбнулся шире, чем чертов Чеширский Кот, когда я просто смотрел на него.

— Весь мой мир вращается вокруг тебя. Если ты хочешь шоколадную стружку с мятой, то я тоже хочу, — сказал он.

— Тебе это даже нравится?

— Ты мне нравишься, это считается?

— Нет.

Он просто пошел и сел с довольным выражением лица, пока он лакал сладкие сливки. Он не выглядит отвращенным, и я признаю, что потратила половину своего времени, пытаясь понять, шутит ли он со мной или ему действительно нравится вкус.

Я до сих пор этого не понял.

Стреляя в него прищуренным взглядом, когда он ловит мой взгляд и подмигивает, я отворачиваюсь прежде, чем он успевает увидеть улыбку, угрожающую искривить мои губы.

Люди, закутанные в пальто, снуют по улицам, в магазины и из магазинов.

Мое внимание привлекает человек, идущий по дороге. У них есть мужские черты лица и одеты в большое пышное фиолетовое платье. Тогда я улыбаюсь. Моя мать воротила бы нос от чудаков в Сиэтле, но я всегда восхищался их уверенностью и умением чувствовать себя комфортно с теми, кто они есть.

— Надеюсь, они счастливы, — бормочу я. Когда Зейд с любопытством смотрит на меня, я киваю в сторону человека в фиолетовом платье. — Этот мир может быть таким жестоким. Так что, надеюсь, они счастливы.

Зейд ненадолго замолкает.

— Счастье мимолетно. Важно лишь то, что они живут так, как хотят.

— Ты в это веришь? — спрашиваю я, глядя на него. — Что счастье мимолетно?

Он пожимает плечами, бросая последний кусочек своего рожка в рот, и жует, обдумывая что-то.

— Абсолютно, — наконец говорит он. — Это не что-то твердое, за что можно удержаться. Это пар на ветру, и все, что вы можете сделать, это вдохнуть его, когда он рядом, и надеяться, что он снова появится, когда его унесет.

Я киваю, соглашаясь с этим.

Дрожа, я съедаю последний рожок, ледяной ветер треплет мои волосы, отправляя волосы в танец. Зейд ловит их и собирает мои волосы, пока они не ложатся прямо мне на спину. Я не могу не напрягаться, хотя и не мешаю ему, что бы он ни делал. Он снимает свою кожаную куртку и наматывает ее на меня, укрывая мои развевающиеся волосы под тяжелым теплом.

— Спасибо, — шепчу я, еще глубже закутываясь в куртку, переполненная эмоциями по причине, которую не могу объяснить. Его куртка пахнет кожей, специями и дымом, и когда я вдыхаю его успокаивающий аромат, слезы обжигают мои глаза.

Может быть, потому что это лучшее, что я чувствовал за последнее время, и от этого мне хочется плакать.

Он мягко улыбается мне, его несоответствующие глаза сияют. Даже шрам разрезавший его белого глаза не может отвлечь от того, насколько умиротворенным он выглядит сейчас.

— Пожалуйста, детка.

Мое сердце колотится, и я, наконец, понимаю, почему чувствую себя так эмоционально.

Повернувшись, чтобы посмотреть на город, я кладу голову ему на плечо и глубоко вдыхаю.

Это счастье может быть мимолетным, но я никогда не была уверена, что оно вернется

Глава 25

Бриллиант

— Могу я отвести тебя куда-нибудь? — спрашивает Зейд. Я только что вышла из душа, проводя расческой по мокрым спутанным волосам. Я рву щетину через особенно жестокий узел, не заботясь о том, как рвутся пряди.

— Малыш, ты портишь себе волосы. Позвольте мне почистить его.

Чувствуя себя побежденной, я опускаю плечи, тащусь к нему и сажусь на пол между его расставленными коленями.

Он берет у меня кисть и осторожно начинает проводить ею по моим локонам, медленно распутывая швабру на моей голове.

Это приятно, но я слишком устала, чтобы оценить это.

Прошло еще две недели, и это постоянная битва вверх и вниз.

Оказывается, один из мужчин действительно заразил меня хламидиозом, и это только закрепило это ощущение грязи, глубоко укоренившееся в моих костях.

Я плакала, призналась Зейду в своем диагнозе, а потом плакала еще сильнее, когда он только поддерживал меня. Его вылечили, но затянувшееся отвращение осталось, глубоко вонзая свои когти в мою мембрану.

Вероятно, он использовал каждое слово английского языка, чтобы уверить меня, что Я не отвратительна или что он не видит меня по-другому, но это не изменило моего отношения к себе.

Зейд был прав. Счастье мимолетно, однако за последние недели он сделал все, что в его силах, чтобы помочь мне сохранить хоть какое-то подобие покоя.

Закончив расчесывать меня, он ставит расчёску на кровать и собирает мои волосы вместе. Я чуть не задыхаюсь, когда он начинает их заплетать.

— Где, черт возьми, ты этому научился? Я спрашиваю. Я склонна крутить вокруг, как собака, гоняющаяся за своим хвостом, просто чтобы я мог наблюдать это.

— Меня научила Руби, — тихо отвечает он. — Была девушка, которую я спас несколько лет назад, и сначала она никому не позволяла прикасаться к себе, кроме меня. Она любила заплетать косички в волосы, поэтому я научилась их плести для нее. У меня тоже чертовски хорошо получается.

Моя