– Мы тоже так думаем, – сказала Хуэйфэнь. – Вы что-нибудь знаете об ориентировании?

– Конечно. Но она отличается от старых карт.

– Чем?

– Ну, для начала снеговик. – Посмотрев на картинку, месье Бержерон улыбнулся. – Перед нами своего рода гибрид. Реальная карта, показывающая всю топографию, но без единого названия, и карта для ориентирования, на которой присутствуют сооружения, например каменные стены и мельницы. К тому же тут есть такие причуды, как три маленькие сосны, которые словно бы играют. Вероятно, он сделал эту карту ради собственного удовольствия.

Месье Бержерон наклонился еще ниже над картой, словно та могла что-то нашептать ему.

– А может, он сделал ее для сына. – Хуэйфэнь положила на стол айфон. – Мы думаем, это он.

Юноша с витража словно зашагал на карту.

Месье Бержерон перевел взгляд на айфон:

– Примечательное изображение. Откуда оно?

– Это часть витражного окна, мемориального окна в память о тех, кто погиб в Первую мировую войну, – ответила Амелия.

Месье Бержерон откашлялся.

– Бедный мальчик. – Он поднял голову. – Почему вы думаете, что это сын Тюркотта?

Хуэйфэнь увеличила изображение, и глаза Бержерона широко распахнулись, когда он увидел карту, торчащую из котомки солдата.

– Mais, c’est extraordinaire[55], – сказал месье Бержерон, потом покачал головой. – Как подумаешь о том, сколько жизней потеряно из-за клочка земли…

Он трижды цокнул языком, осуждая войну и убийство молодых.

Амелия встала и подошла к громадной карте на стене. Ее палец прошелся по дорогам и речкам и остановился в долине.

Она повернулась:

– Трех Сосен нет.

– Должны быть, – сказала Хуэйфэнь, подходя. – Ни навигаторы, ни коммерческие карты деревню не показывают, но ведь у вас официальная карта, верно?

Месье Бержерон встал и повернулся к карте:

– Если деревни здесь нет, значит ее не существует.

– Как так не существует? Мы сейчас там живем, – возмутилась Хуэйфэнь, уставившись на Бержерона. – Эта карта некорректна.

– Не может быть. Тюркотт сам ее нарисовал, – сказал Бержерон. – В основу была положена его работа. Мы добавляем новые дороги и поселения, но все это основано на первоначальной съемке, проведенной Тюркоттом. Может, он просто ее не заметил. Наверное, совсем маленькая деревенька. Я про нее никогда не слышал.

– Однако Тюркотт сам в ней жил, – сказала Амелия. – Почему он не обозначил свою деревню на официальной карте?

– Может, мы чего-то не поняли и он там не жил, – сказала Хуэйфэнь. – Может, он нарисовал карту для ориентирования и отдал ее кому-то. Кому-то, кто там жил.

– Тогда как она попала на витраж в Трех Соснах? – спросила Амелия. – Non. Эту карту сделал человек, который не только жил в деревне, но и любил ее.

– А зачем он стер ее с карты? – не отступала Хуэйфэнь. – Что вы о нем знаете? – спросила она у Бержерона.

– В общем-то, мало что. Не так уж много людей знали его лично.

– Это было необычно? – спросила Амелия.

Месье Бержерон улыбнулся:

– Меня тоже знают не так уж много людей. Картографическое общество Квебека пыталось написать биографию Тюркотта для Канадской энциклопедии. Сейчас я вам покажу.

Он снял с полки толстенный том, отер с него пыль, нашел нужную страницу и протянул Хуэйфэнь.

– «Антони Тюркотт, картограф, – прочитала она. – Родился в Ла-Сале в тысяча восемьсот шестьдесят втором году. Умер в тысяча девятьсот девятнадцатом».

– Но не в Трех Соснах, – сказала Амелия, читая через ее плечо. – Здесь сказано, что он похоронен в местечке, которое называется Стропила. Стропила?

Она посмотрела на месье Бержерона, и тот улыбнулся:

– Боюсь, что так. Единственная крупная ошибка Тюркотта. Она стала легендой в мире топонимики.

– Он назвал деревню Стропилами?

– Мы не можем это объяснить. Нет, вообще-то, можем отчасти. При въезде в деревню стояла мастерская, которая делала…

– Стропила?

– Oui. Такие деревянные опоры под крыши. По-видимому, он принял название мастерской за название деревни – он плохо говорил по-английски.

– И он никогда не объяснял этого?

– Его никто не спрашивал. Он прислал карту с названиями, но название этой маленькой деревеньки никто сразу не заметил. Только годы спустя.

– Тогда почему вы думаете, что он не сделал и других ошибок? – спросила Хуэйфэнь.

Месье Бержерон посмотрел на нее обиженным и даже слегка возмущенным взглядом, словно мысль еще об одной ошибке Антони Тюркотта казалась ему немыслимой.

– Все-таки он был человеком, – подсказала она, – невзирая на всю последующую мифологизацию.

– Антони Тюркотт больше не совершал ошибок, а ту, что он совершил… с ней он остался навечно, выбрав ее как место упокоения, – произнес Бержерон отрывисто.

Амелия хотела напомнить, что Тюркотт также не показал на карте Три Сосны, но в последний миг передумала. Она подозревала, что это случилось не по ошибке.

– В биографии не упоминаются ни жена, ни дети, – заметила Хуэйфэнь.

– Верно. Никаких сведений о семье нет. Это не значит, что у Тюркотта ее не было, просто записи утрачены. Как видите, нам почти ничего не удалось найти про него.

Статья в энциклопедии и в самом деле умещалась в несколько строк.

– Вы можете показать нам Стропила на карте? – спросила Хуэйфэнь.

Месье Бержерон смущенно посмотрел на нее:

– К сожалению, нет.

– Только не говорите мне… – начала Хуэйфэнь.

– Ее больше не существует, – пояснил Бержерон. – Когда ошибка была обнаружена, деревню переименовали по решению местных жителей. Но потом деревня исчезла.

– Исчезла? – переспросила Амелия.

– Такое случается, – сказал Бержерон. – Поселения возникают вокруг какого-то промышленного предприятия, а когда предприятие умирает, то умирает и поселение.

«И теперь Стропила, как и Три Сосны, не остались на карте даже крохотной точкой», – подумала Амелия.

Жак задвинул ящик в шкаф с такой силой, что Натаниэль подпрыгнул.

Руки его задрожали, дыхание участилось, зрачки расширились, он опустил голову, но прежде заметил, что Жак повернулся и смотрит вдоль длинного-длинного ряда шкафов. И его взгляд останавливается. На нем, Натаниэле.

Младший кадет вернулся к карточкам, продолжая лихорадочно перебирать их в поисках той, на которой содержался нужный ответ. Однако Жак пошел в его сторону не просто так. Его терпение кончилось, и он увидел, что можно заняться чем-то поинтереснее.