Я следил взглядом за стрелкой, и тут раздался голос:

– Снова пришел к мертвецам, Ричард?

– Кто здесь? – Я резко обернулся. Голос казался смутно знакомым, но сразу его опознать я не сумел.

– Очередной призрак.

Этот уверенный, искушающий мужской голос мгновенно заставил заподозрить неладное – похищение, попытка убийства, тысяча возможностей. Впрочем, я быстро спохватился: к чему льстить себе? кому я нужен?

Из-за надгробий в двух рядах от метронома появилась человеческая фигура.

– Господи, – произнес я.

– Что, узнал?

Он улыбнулся, подходя ближе, такой же высокий и внушительный, каким я его помнил. С нашей последней встречи он избавился от бесовских рожек – подумаешь, биоинженерная финтифлюшка, – однако в его облике все еще ощущалось нечто сатанинское, быть может благодаря короткой, чуть заостренной книзу козлиной бородке, которую он успел отрастить.

Под его ногами клубилась пыль, и стало ясно, что он не симулякр и пришел вживую.

– Думал, ты мертв, Роланд.

– Ничего подобного, Ричард. – Он подступил вплотную, и мы обменялись рукопожатием. – Но было крайне важно, чтобы все поверили в мою смерть.

– Почему? – спросил я.

– Длинная история.

– Тогда начни с самого начала. Как-то не в твоем стиле, по-моему.

Роланд Чайлд положил ладонь на верхнюю грань надгробия моих родителей.

– Это лучшее, что я мог сделать. Другие варианты были еще помпезнее и гнуснее.

– Не меняй тему, Роланд. Что с тобой стряслось?

Он убрал ладонь, на камне остался влажный отпечаток.

– Я разыграл собственную смерть. Монумент Восьмидесяти – отличная маскировка. А с учетом того, сколь невообразимыми оказались последствия, и подавно. Сам я не смог бы все так ловко обстряпать, сколько бы ни пыжился.

Точнее не скажешь, подумалось мне. Последствия и вправду вышли невообразимыми.

Более полутора столетий назад компания исследователей во главе с Кэлвином Силвестом возродила из небытия старую идею насчет копирования сути живого человека в симулякра – компьютерную имитацию человека. Эта процедура, которую только предстояло досконально разработать, подразумевала, увы, гибель носителя сознания. Но все равно нашлись добровольцы, и мои родители одними из первых вписались в проект Кэлвина. Они предложили ученым политическое покровительство, когда могущественное лобби миксмастеров выступило против проекта, и едва ли не первыми согласились на сканирование.

Менее четырнадцати месяцев спустя их симулякры разрушились – тоже среди первых.

Воссоздание не представлялось возможным. Эта участь постигла большинство из Восьмидесяти, сегодня оставалась в живых лишь горстка первопроходцев.

– Ты наверняка ненавидишь Кэлвина, – сказал Чайлд, и в его голос вновь проскользнула искушающая нотка.

– Ты удивишься, если я скажу, что нет?

– Тогда почему ты так яростно набросился на его семью после трагедии?

– Ну, справедливое воздаяние никто не отменял. – Я отвернулся и пошел прочь от надгробия, гадая, последует ли Чайлд за мной.

– Честно, – признал он. – Но тебе самому нехило прилетело, верно?

Я стиснул зубы, замер у надгробия, походившего на чрезвычайно реалистичную скульптуру; кажется, это был забальзамированный труп.

– Что ты имеешь в виду?

– Разумеется, экспедицию на Ресургем, которую, как выяснилось, финансировал Дом Силвестов. У тебя были все основания в ней участвовать. В конце концов, ты же Ричард Свифт! Ты посвятил жизнь изучению мышления инопланетян. На борту всяко должно было найтись место для тебя, ты и сам это прекрасно знаешь.

– Все не так просто. – Я двинулся дальше. – Свободных мест было мало, экспедиция нуждалась в практиках – биологах, геологах и прочих специалистах. Когда список участников был составлен, стало понятно, что теоретиков-фантазеров вроде меня туда не втиснуть.

– То есть то обстоятельство, что ты взбесил Дом Силвестов, никак не сказалось на выборе? Да брось, Ричард.

Мы спустились по лестнице на нижний уровень памятника. Здесь потолок представлял собой причудливое зрелище – над головой клубились тучей, как бы прорастая одна в другую, уродливые металлические птицы. Вот и другие посетители идут стайкой в сопровождении служителей и целого роя миниатюрных летающих камер. Чайлд легко просочился сквозь группу; его провожали недовольными взглядами, но узнать никто не узнал, хотя пара человек в группе лично мне была знакома.

– Что тебе от меня нужно? – спросил я, когда мы вышли наружу.

– Скажем так, я забочусь о старом друге. Я за тобой приглядывал, и дураку было понятно, что непопадание в экспедицию стало для тебя страшным разочарованием. Повторюсь, ты ведь жизнь положил на изучение инопланетян. Даже брак спустил в унитаз, поглощенный работой. Как, кстати, звали твою жену?

Воспоминания о своем браке я похоронил настолько глубоко, что понадобилось изрядно напрячься, чтобы хоть что-то вспомнить.

– По-моему, Селестина.

– Потом у тебя было несколько интрижек, но все не дольше десятилетия. А десятилетия в этом городе, Ричард, пролетают незаметно.

– Не лезь в мою личную жизнь, – угрюмо проворчал я. – Эй, а где мой волантор? Я же припарковался вот тут!

– Я его отослал. Поедем на моем.

На месте моего волантора стоял другой аппарат – крупнее, кроваво-красного оттенка, изысканно отделанный под погребальный катафалк. Чайлд махнул рукой, и дверцы открылись, обнажив интерьер из золотистого плюша и четыре сиденья. Одно из сидений занимала темная кособокая фигура.

– Что происходит, Роланд?

– Я кое-что нашел. Кое-что удивительное, и тебе точно надо это узнать. Это вызов, по сравнению с которым все наши с тобой игры в молодости – сущий пустяк.

– Вызов?

– Я бы сказал, вопрос жизни и смерти.

Ему удалось разжечь мое любопытство, но я надеялся, что сумел этого не показать.

– Город следит. Будет зафиксировано, что я приходил к Монументу, а нас с тобой давно засекли здешние летающие камеры.

– Вот именно. – Чайлд дернул подбородком. – Значит, ты ничем не рискуешь, садясь в мой волантор.

– А если мне надоест твоя компания?

– Я не стану тебя удерживать, даю слово.

Ладно, почему бы не подыграть… Мы с Чайлдом заняли передние сиденья. Расположившись поудобнее, я повернулся к незнакомцу, сидевшему сзади, и вздрогнул от неожиданности, рассмотрев его получше.

Он был в кожаной куртке с высоким воротом, закрывавшим нижнюю часть лица, а верхняя пряталась в тени широких полей шляпы-хомбурга, надвинутой почти на глаза. Но и того, что я сумел различить, было достаточно, чтобы содрогнуться. Моему взору предстала красивая серебряная маска, выражавшая полнейшую безмятежность. Пустые глазницы отливали серебряным блеском, а тонкие губы, насколько я мог разглядеть, кривились в усмешке.