Основная тяжесть войны легла на Советский Союз, и страна рассчитывала на соответствующее вознаграждение. Советы получили то, к чему стремился Сталин: «сферу влияния», охватывающую завоеванные Германией страны Восточной Европы. Франция вернула себе Эльзас и Лотарингию, а Германией некоторое время правили четыре союзные державы – США, Британия, Франция и Советский Союз. Австрию и Берлин разделили на оккупационные сектора, и советские войска изолировали свой сектор германской столицы.

Ялтинская конференция предшествовала капитуляции Германии. Потсдамская конференция состоялась уже после, в июле 1945 г., и на ней Запад столкнулся с гораздо более уверенным в себе Сталиным. Рузвельт умер, его обязанности исполнял вице-президент Гарри Трумэн (1945–1953). Место Черчилля занял лейборист Клемент Эттли – выборы прошли прямо в разгар конференции. Новым западным лидерам не хватало опыта, и хозяином положения стал Сталин. Он проигнорировал требования расширить территорию Польши и категорически не признал право стран Восточной Европы на демократию и самоопределение. «Свободно избранные правительства всех этих стран, – прямо заявил он, – были бы антисоветскими; мы не можем этого допустить». Его слова эхом отдались на континенте. Похоже, новая Европа превратится в две.

В августе 1945 г. закончилась и война с Японией. Американцы сбросили на Хиросиму и Нагасаки по атомной бомбе. Шок сгладило облегчение от конца мировой войны – японский император капитулировал; многие расценили это как оправдание случившегося и посчитали, что в исключительных случаях такие бомбы можно применять ради обеспечения победы. Война закончилась циничным антигуманным актом. И все-таки она закончилась.

В 1945 г. Европа столкнулась с непреложным фактом. Часть света, которая за пятьдесят лет до того правила третью населения мира, сама растерзала себя в клочья. Европа убила 40 млн своих обитателей, искалечила свои древние города и обрекла половину населения на голод и нищету. Экономики воюющих стран откатились до уровня 1900 г., полувекового прогресса как не бывало. С религиозных войн XVII в. не случалось в Европе ничего, что сильнее ударило бы по ее культуре и процветанию. Гордыня была наказана. И когда континент принялся собирать себя по кусочкам, то, как и в 1918 г., все думали только об одном: больше никогда.

Мироощущение людей, возглавлявших послевоенную Европу, было в корне иным, чем в 1918-м – в год окончания Первой мировой. Тогда, вычерчивая границы стран, европейские лидеры ориентировались на предыдущие мирные договоры, вознаграждая победителей, наказывая побежденных и создавая новую напряженность между старыми врагами. В 1945 г. империя Гитлера распалась, Германия лежала в руинах. Ее уцелевших руководителей судили как военных преступников; многих казнили. Страну разделили на четыре части, общественную жизнь деполитизировали, а во главе центральных и местных органов власти поставили назначенных союзниками администраторов. Германии грозила опасность возвращения к добисмарковской раздробленности. Более того, поговаривали, что страну лишат индустриальной экономики и заставят вернуться к сельскохозяйственному производству.

На месте немецкого государства образовался новый баланс сил, самый очевидный из всех, что видела раньше Европа. С одной стороны – торжествующий Советский Союз, которому Потсдам позволил расширить сферу влияния примерно до Эльбы и нижнего Дуная. С другой – точная копия Версальской коалиции, партнерство Западной Европы и Америки. Эти два блока быстро расходились в противоположные стороны, и казалось, что Европа не в состоянии перекинуть мост через древний разлом. Британский историк Тони Джадт назвал этот водораздел «определяющей для обитателей континента одержимостью». Как мы увидим далее, ее следы сохраняются и по сей день.

Однако первоочередную проблему представляло собой массовое перемещение беженцев. В результате развала Германии из своих домов были изгнаны порядка 12 млн человек, в основном немецкоязычное население, депортированное Сталиным из Польши и других стран Восточной Европы, а также те, кого Россия переселила на их место. Миллионы бежали в страхе подвергнуться мести по этническому признаку или не желая жить под властью коммунистов. Жестокости мира, а не войны, подняли волну крупнейшего вынужденного переселения народов в истории Европы[31].

Всем им требовались еда, работа и крыша над головой. Сложная рыночная экономика деградировала и свелась к борьбе за выживание. Экономисты Союзнического Контрольного совета предрекали социальный коллапс и голод, и в Америку летели отчаянные призывы о помощи. Однако, несмотря на непродолжительный голод, первые же послевоенные годы стали временем потрясающего восстановительного роста. Европейские экономики – и коммунистические восточные, и капиталистические западные – уже к 1950 г. вернулись к довоенному уровню производства.

Эксперты недооценили два фактора. Первый – укоренившуюся за долгие военные годы дисциплинированность. Правительства и армии никуда не делись и могли распределять ресурсы по собственному усмотрению. Еще важнее оказалось то, что весь континент пришел в движение: миллионам людей требовалась работа, и они находили ее на фермах и фабриках. Правительство Британии поручило инженеру Айвану Хёрсту разобрать и по возможности продать то, что осталось от разбомбленного до основания танкового завода «Фольксваген». Американский промышленник Генри Форд от предложения отказался, заявив, что заводу «грош цена». Но уже через несколько недель завод Хёрста начал собирать автомобили и к 1946 г. выпускал по тысяче машин в месяц. Огромную роль сыграло введение новой валюты – дойчмарки. Министр экономики Людвиг Эрхард не подчинился приказу союзников ввести нормирование продовольственных продуктов и ценовой контроль. Он отменил то и другое, твердо уверенный, что для того, чтобы денежная экономика сменила бартерную, рынок должен быть максимально свободным. Он оказался прав.

Американская помощь запаздывала. В 1947 г. госсекретарь США Джордж Маршалл сказал: «Пока врачи совещаются, пациент умирает». Он подчеркнул необходимость «восстановления работоспособной экономики… создающей такие политические и социальные условия, в которых могут существовать свободные институты». В соответствии с планом Маршалла в Западную Европу потекли колоссальные деньги (от какой бы то ни было помощи советскому блоку Сталин отказался). Британский министр иностранных дел лейборист Эрнест Бевин назвал помощь «невероятно щедрой». Историки до сих пор спорят о значении плана Маршалла, потому что ко времени введения его в действие восстановление европейской экономики уже шло полным ходом. Скорее всего, важнейшей помощью Америки оказалось списание государственного долга Германии.

Даже в годы, когда народы Европы с трудом могли прокормиться, ее руководители упорно шли к построению лучшего общества. Уже в 1942 г., за три года до окончания войны, Британия опубликовала доклад экономиста Уильяма Бевериджа, который ратовал за всеобщее страхование, выплаты по безработице и бесплатную медицину. Его идеи легли в основу первого в Европе полномасштабного социального государства, учрежденного после 1945 г. правительством лейбористов во главе с Эттли.