Дат.: до 7 августа 1908 г. — по времени публикации.

И. В. Одоевцева, рассказывая о забавной истории ее «посвящения» Ремизовым в «оруженосцы Гумилева» в 1920 г., завершает свой рассказ так: «Вспоминаю об этом, чтобы подчеркнуть, как в литературных кругах, близких к Гумилеву и Цеху («Цеху поэтов» — Ред.), чтили Ремизова» (Одоевцева I. С. 265). О взаимоотношениях Гумилева и Алексея Михайловича Ремизова (1877–1957) см.: Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1987. № 1. С. 51, 57–58. На смерть Гумилева Ремизов откликнулся в свойственном ему «зверином» духе:

«В ту весну и мертвый воскрес бы! Сколько стихов: хор поэтов И. Садофьева и хор Гумилева и сам Гумилев — “искусственный бродит журавль” — не пощадили — а ведь это ж что “певчую птицу” — расстреляли: “нам звуков не надо!” — у! несчастное!» (Ремизов А. М. Крюк (память петербургская) // Новая русская книга. 1922. № 1. С. 8).

Роман «Часы» был издан в 1908 г. в первоначальной редакции, написанной в 1903–1904 гг.; позднее он был переработан и в новой редакции вошел в «Сочинения» Ремизова (СПб.: Шиповник, [1910]. Т. 2). Как отмечают в комментариях к публикации текста рецензии в ЛО А. В. Лавров и Р. Д. Тименчик, в скептической оценке романа Гумилев не был одинок. Например, Андрей Белый в своей рецензии на «Часы» отмечал, что стиль Ремизова «пока <...> не нашел себе фабулы», что «часто заемная в основном и лишь усовершенствованная в деталях техника его письма паразитирует на лирике его глубоко страдающей души», и приходил к выводу: «Боюсь, как бы не представлял собою этот роман шага назад, а не вперед, в творчестве уважаемого беллетриста» (Весы. 1908. № 6. С. 67–68; подпись: Яновский). В то же время А. М. Коллонтай, указывая на «крайний импрессионизм» Ремизова, признавала: «...в шарлатанстве его не решишься упрекнуть. Он весь в периоде исканий» (Современный мир. 1908. № 7. Отд. II. С. 125–127; подпись: А. К.). М. О. Гершензон в своем отзыве о романе также обращал внимание на «чудовищную форму», на «капризные зигзаги» и ненужную эксцентричность «внешней манеры изображения», но тем не менее подчеркивал: «...по мере чтения вы все менее чувствуете, что это юродство — не нарочитое, не декадентский умысел, а искренняя и честная манера странного художника, который иначе не умеет выразить то, что ему нужно было выразить» (Вестник Европы. 1908. № 8. С. 769).

Стр. 9–11. — Ср. эту гумилевскую сентенцию с подобными же «предакмеистическими» формулировками в статьях «Два салона» (№ 4 наст. тома, стр. 50–52, 100–101) и «По поводу «Салона» Маковского» (№ 13 наст. тома, стр. 3–23). Стр. 13–14. — Говоря о генетической связи прозы Ремизова с творчеством Андрея Белого, Гумилев, очевидно, имеет в виду «Симфонии» последнего с их намеренно сложной, ориентированной не на «словесную», а на музыкальную организацию стилистикой. Что касается польского писателя Станислава Пшибышевского (Przybyszewski, 1868–1927), то в заимствовании его стилевых приемов многие писатели видели наиболее уязвимую сторону раннего творчества Ремизова. Андрей Белый в рецензии на «Часы» указывал, что в романе «стилистика разбита рублеными строчками à la Пшибышевский» (Весы. 1908. № 6. С. 68). Вяч. И. Иванов, касаясь в письме к Ремизову от 25 мая 1905 г. первоначальной редакции его романа «Пруд», отмечал: «Только вот внешний легкий налет Пшибышевского как-то застит» (РНБ. Ф. 634. Ед. хр. 114). А. Блок в статье «Противоречия» (1910) связывал творческие завоевания Ремизова-прозаика с освобождением его «от влияния С. Пшибышевского, которое некогда связывало его» (Блок А. А. Собрание сочинений. В 8 т. М.-Л., 1962. Т. 5. С. 407). Стр. 35–36. — «Посолонь» (М.: Изд. журнала «Золотое Руно», 1907) и «Лимонарь (Луг духовный)» (СПб.: «Оры», 1907) — первые увидевшие свет книги Ремизова, представляющие собой сборник сказок и апокрифов.

9

Речь. 18 сентября 1908.

СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, Изб (Вече), Гумилевские чтения 1984, Лекманов.

Дат.: до 18 сентября 1908 г. — по времени публикации.

Перевод на англ. яз. — Lapeza.

Творчество и личность Федора Сологуба (Федора Кузьмича Тетерникова; 1863–1927) оставались достаточно чуждыми Гумилеву на всем протяжении творческого пути. Однако это не мешало ему по достоинству ценить поэтическое мастерство Сологуба и относиться к нему с чрезвычайным уважением. «Я всегда Вас считал и считаю одним из лучших вождей того направления, в котором протекает мое творчество», — писал он Ф. Сологубу в 1915 г. (Соч III. С. 241). И. В. Одоевцева, описывая встречу поэтов в Москве, летом 1921 г., за несколько недель до трагической гибели Гумилева, вспоминает, что тот «каждым словом и жестом подчеркивал свое почтительнейшее отношение к Сологубу» (см.: Одоевцева I. С. 320). Помимо несомненной переклички с Сологубом в ст-нии «Умный Дьявол» (№ 40 в т. I наст. изд. и комм.) см. о предположительных реминисценциях из Сологуба в комментариях к №№ 30, 169 в т. I наст. изд.; на любопытную параллель позднего ст-ния «На далекой звезде Венере...» с сологубовским «Скифские суровые дали...» указал Р. Д. Тименчик (см. № 61 в т. IV наст. изд. и комментарий к нему). О Федоре Сологубе см. №№ 27, 28, 55, 63, 72 и комментарии к ним.

Стр. 11–12. — О влиянии Артура Шопенгауэра (Schopenhauer, 1788–1860) на поэзию Сологуба см.: Clowes Edith W. Literary Decadence: Sologub, Schopenhauer, and the Anxiety of Individuation // American Contributions to the X International Congress of Slavists. Sofia, September 1988. Columbus, Ohio, 1988. P. 111–121.

Стр. 16–18. — См.: Пшибышевский С. Homo Sapiens. М., 1909. С. 182. Этот образ использован Гумилевым в ст-нии «Воспоминание» (1907, № 68 в т. I наст. изд.). Стр. 23. — Имеется в виду ст-ние «Громадный живот...» (Громадный живот, / Искаженное злобой лицо. / Окровавленный рот, / А в носу — золотое кольцо...). Стр. 24. — имеется в виду ст-ние «Я подарю тебе рубин...». Стр. 25–26. — Имеется в виду ст-ние «Когда звенят ойлейские напевы...» из цикла стихов о «звезде Майр», в котором реализуется сологубовский миф о «идеальной земле», «урочище мечты».

10

Весна. 1908. № 10.

СС IV, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, ОС 1991, Изб (Вече), Лекманов.

Дат.: октябрь 1908 г. — по времени публикации.

Перевод на англ. яз. — Lapeza.

В ранней молодости Гумилев прошел через несомненное влияние творчества Константина Дмитриевича Бальмонта (1867–1942; см., прежде всего, №№ 2, 9, 14, 15, 17, 19, 20, 21,