26, 29, 32 в т. I наст. изд. и комментарии к ним) — что было отмечено Брюсовым в рецензии на ПК (Весы. 1905. № 11; см. вступительную статью к разделу «Комментарии» в т. I наст. изд.) — и, если судить по гумилевским письмам, энергично искал встречи с Бальмонтом в «парижские годы», полагая себя бальмонтовским «учеником». «Приехав в Париж, я послал Бальмонту письмо, как его верный читатель, а отчасти в прошедшем и ученик, прося позволения увидеться с ним, но ответа не получил», — пишет он Брюсову 30 октября (н. ст.) 1906 г., обиженно замечая затем, что «знаменитый поэт, который даже не считает нужным ответить начинающему поэту, сильно упал в моем мнении как человек» (ЛН. С. 416). «...Я нашел самый радушный прием у бывшего сотрудника «Весов» Щукина. У него я познакомился с Минским и, может быть, познакомлюсь с Бальмонтом», — сообщает Гумилев двумя месяцами спустя (ЛН. С. 427). Впрочем, знакомство — если оно состоялось — никаких сколь-нибудь заметных следов в жизни Гумилева не оставило. В гумилевских же стихах, по наблюдению Р. Д. Тименчика (см.: ПРП 1990. С. 298), вплоть до середины 1910-х гг. встречаются отголоски чтения Бальмонта — ср., напр. ст-ние Бальмонта «Война» (1905):

Сонмы пчел убийственных, что жалят в самом деле

И готовят Дьяволу не желтый — красный мед,

Соты динамитные, летучие шрапнели,

Помыслы лиддитные, свирепый пулемет

и одноименное ст-ние Гумилева (1914, № 15 в т. III наст. изд.):

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет,

И жужжат шрапнели, словно пчелы,

Собирая ярко-красный мед.

Отношение Гумилева к Бальмонту в последние годы жизни передает его монолог, вошедший в воспоминания И. В. Одоевцевой: «Я очень любила и высоко ставила Бальмонта. Но Гумилев разъяснил мне, что это ошибка, добавив все же, что в прошлом у него большие заслуги. “Это он, — говорил Гумилев, — открыл для читателей сокровищницу мировой поэзии, хотя его перевод из рук вон плох. Конечно, он также внес в русское стихосложение всевозможные изощренности, и это он первый, а не я, пригласил Музу Дальних Странствий на пир русской поэзии. Я ведь видел только Чужое Небо Африки, а он видел десятки Чужих Небес.

Но, — со вздохом продолжал Гумилев, — все это было давно. Теперь он попросту графоман, страдающий болезнью недержания стихов. Его будущее в прошлом. Чтобы продолжать любить его стихи, никогда не надо заглядывать в его новые книги”» (Одоевцева II. С. 50). Эти взгляды Гумилева — а также специфику данного отзыва о «Только любовь» — могут быть рассмотрены в контексте наблюдений В. Маркова (кстати, тут же утверждавшего, что «именно Бальмонта, а не Гумилева, следовало бы в первую очередь упомянуть, когда только идет речь о Музе дальних странствий»): «Произведения Бальмонта 1906–1912 <...> почти единодушно осуждались теми же критиками, которые так громогласно приветствовали “Будем как солнце” и сопутствующие ему тома. Авторитетный сигнал был подан символистским лагерем самого Бальмонта: Брюсов <...> увидел признаки упадка уже в сборнике “Только любовь”». Упомянув в этом контексте имя Гумилева, Вл. Марков заключает: «К сожалению, те, кто утверждал, что Бальмонт исписался <...>, непосредственно повлияли на авторов историй литературы и энциклопедических статей, которые, в свою очередь, предопределили мнения бесчисленного количества читателей» (Markov V. Balmont: A Reappraisal // Slavic Review. 1969. Vol. 28. № 2. P. 241, 242–244).

Стр. 1. — Первое издание книги «Только любовь. Семицветник» вышло в Москве (изд. «Гриф») в 1903 г. Стр. 6. — Об Арионе см. комментарии к № 75 наст. тома. Стр. 13–15. — Цитируется ст-ние «Воля». Стр. 32–34. — Имеются в виду фольклорные сюжеты и экзотическая «былинная» тематика книг «Злые чары» (М., 1906) и «Жар-птица. Свирель славянина» (М., 1907).

11

Речь. 24 ноября 1908.

СС IV, ДП, ЗС, ПРП 1990, СС IV (Р-т), Соч III, Полушин.

Дат.: до 24 ноября 1908 г. — по времени публикации.

Творчество бельгийского поэта, драматурга и критика Эмиля Верхарна (Verhaeren, 1855–1916) было весьма актуальным в эстетических спорах русского «серебряного века». Его переводили, истолковывали и активно пропагандировали В. Я. Брюсов и М. А. Волошин, острые разногласия между которыми, по поводу как способов переложения стихов Верхарна на русский язык, так и общего осмысления его творчества, получили первоначальное и самое принципиальное изложение на страницах «Весов» (см., прежде всего, анонимный очерк Брюсова «О Максе Волошине и древнем змее» // Весы. 1905. № 8. С. 69–71; Волошин М. Эмиль Верхарн и Валерий Брюсов // Весы. 1907. № 2. С. 74–81; и постскриптум Брюсова в том же номере журнала. Подробно об этой полемике см. материалы Т. Г. Динесман к публикации переписки Брюсова с Верхарном: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 546–621 (Лит. наследство. Т. 85); материалы К. М. Азадовского и А. В. Лаврова к публикации переписки Брюсова с Волошиным: Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 251–399 (Лит. наследство. Т. 98); примечания В. А. Мануйлова к перепубликации вышеуказанной статьи Волошина в кн.: Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. С. 727–730). О восприятии Верхарна в России см. также: Фрид Я. Эмиль Верхарн: Творческий путь поэта. М., 1985. С. 232–257).

Стр. 3–8. — Заявление Гумилева о том, что «стихийных духов в природе нет» можно рассматривать как декларативный отказ от оккультных увлечений, определявших специфику его художественного мировидения 1906–1907 гг. (см. об этом комментарии к №№ 1–3 в т. VI наст. изд.; ср. эту декларацию с заявлением о «земной тяжести» «ангелов, демонов, стихийных и прочих духов» в гумилевском акмеистическом манифесте 1913 г. (№ 56 наст. тома, стр. 109–112), а также — со ст-нием «Естество» (1919, № 27 в т. IV наст. изд.): «Я не печалюсь, что с природы / Покров, ее скрывавший, снят, / Что древний лес, седые воды / Не кроют фавнов и наяд». О религиозно-философской значимости подобной «натурфилософской» мировоззренческой метаморфозы в творческом и личном развитии поэта см.: Зобнин (гл. «Сфинкс без загадки»). Оккультные доктрины учат, что четыре «первоэлемента» — земля, вода, воздух и огонь — обладают невидимыми духовными составляющими, «стихийными сущностями» (elemental essences). «Как видимая Природа населена бесчисленным количеством живых существ, так и, согласно Парацельсу, невидимый духовный аналог видимой Природы <...> населен сонмами любопытных существ, которых он назвал стихиями, и которые были потом переименованы в природных духов. Парацельс разделял их на четыре группы, которые названы им