Площадь у кирхи все больше напоминала балаган. Люди быстро сбились плотными кучами и кучками и начали отмечать коронацию пивом и песнями разной степени бранности, которые становились от пинте к пинте всё громче и пошлее, воспевая прелести скромных королев, развратных принцессок и простых кабацких девок, берущих за их демонстрацию гнутый креф и половину медного грошика.

Местные перекупщики возмущались взлетевшей в цене солью, два подмастерья Дагмара выторговывали у хранителя южных приисков скидку на покупку сапфиров для ожерелья королевы Иммеле. Хозяева конкурирующих между собой мелких таверен громко ссорились из-за того, что подозревали другу друга в порче партии пива, которая воняла мочой, и ругались они так буйно, что совсем скоро разнимать их пришлось уже Ловчим. Окрестные придурки, распустив перья перед дочками мелких лавочников, лезли в драку, Миртовые птички бойко предлагали всем желающим свои услуги, а городские девки откровенно тёрлись вокруг Сеара и Ингемара, которые стойко терпели их посягательства на свой дозор. Любопытные бабы кормили младенцев грудью прямо за спинами огораживающих площадь Огненосцев, кто-то жрал, люди галдели, пахло потом, немытыми телами, капустой и какой-то кислятиной. Вперемешку с толпой повсюду стояли безликие стражи, которых в народе после недавнего инцидента здесь же, на площади, теперь звали Упыри, Молчащие или просто Эти. Тихие, недвижимые под натиском бурлящей, как в котле, толпы, чуткие.

Чуть в стороне две пышногрудые труженицы Миртового дома под зорким надзором «нянюшки», как они называли своего здоровенного надзирателя, зажали мгновенно покрывшегося лихорадочным потом и пунцовыми пятнами Акке, мурлыкая церковному служке на ухо, какая жалость, что такой красавчик никогда не узнает тепла женского тела. А когда одна из них шутки ради положила его руку себе на грудь, то он и вовсе сорвался, вырвался из их цепких лапок и под заливистый смех, униженный, растолкал толпу и исчез в неизвестном направлении.

В красавице кирхе, согнувшись до пола, отец Ноэ и Альфред протягивали от входа к алтарю длинную ковровую дорожку одобренного Петрой Абертон холодного малинового оттенка, которую в последний момент успели привезти с ткацкого рынка близ Алого утёса. Служки рангом пониже смахивали невидимые пылинки с аналоя и поправляли расставленные в напольных вазах кустистые букеты из лилий.

– Едут! – неожиданно громко возвестил просунувший голову в двери Акке и опрометью бросился к дальнему нефу, где на подушке ждала своего часа корона. Прелат, весь разнаряженный в лучшую шёлковую сутану с золотой вышивкой и с тиарой на лысоватой голове, занял своё место у аналоя и раскрыл «Четырёхлистник» на послании святого Диамы 22:05–17, которое велел прочитать над самодержцем сам кардинал.

Толпа зашумела, загремели погремушки, загудели торжественные горнизы. Какой-то забулдыга, по всей видимости, не чувствуя берегов, попытался переорать музыкантов и загорланил песнь о пышных бёдрах леди Идэ и пухлых губках принцессы Рене, и орал так громко и противно, что заткнуть его удалось только Ингемару и его кулаку, направленному певцу точно в челюсть.

Королевскую процессию верхом на Велиборке возглавляло Дитя – как и ожидалось, полностью проигнорировавшее просьбу родителей привести себя в цивилизованный вид, но всё же удосужившееся протереть доспехи Ночной Гарпии тряпкой. Будто безумно гордившееся своим бунтом против власти, оно высокомерно взирало на столпившийся у своих ног сброд, ступая поступью победителя по только что захваченному городу. Перед всадником сидел Дункан и, добросовестно выполняя просьбу матери, махал подданным ручкой.

Молоденькие девушки, выстроившиеся вдоль дороги с венками в руках, которые по старой традиции было принято бросать для привлечения женихов в проезжающих мимо принцев, вдруг замерли в нерешительности, глядя в измазанное краской девичье лицо их высочества.

– Что? Ловля хахалей нынче отменяется? – усмехнулся кто-то в толпе.

Приметя их растерянность, Дитя жестом приказало всей процессии остановиться, притормозило Велиборку, нагнулось и выхватило из рук одной из охотниц за счастьем венок.

– Хм, красивый, – ласково улыбнулось их высочество и надело венок из золотистой арники себе на голову. – Благодарю.

Девушки сразу раскраснелись, зашептались, засмеялись. Довольное произведённым эффектом, Дитя пришпорило лошадь и кивнуло кортежу продолжать свой путь.

За Ночной Гарпией тянулся длинный строй Огненосцев, самые молодые из которых несли плащи перекинутыми через плечо с какой-то непростительной для людей их сана гордостью. За ними, отделённые парой метров, бесшумно двигались Ловчие: наблюдательные, подозрительные к любому движению в толпе, готовые к атаке. Не пожелавшее снимать даже ради помпезного случая свои страшные маски, Молчаливое войско маршировало следом, синхронно и чётко чеканя шаг, будто руководил ими кто-то настолько могущественный и страшный, что превратит их в кучку железок и мяса, если хотя бы один из них выбьется из такта. Ритм задавали воодушевлённые барабанщики, горнисты и флейтисты, за спинами которых выписывали в воздухе невероятные пируэты акробаты и жонглёры.

Перед самой каретой два десятка церковников и знаменосцев несли на длинных шестах золотые бутоны чистотела и обновлённые жемчужно-белые агдеборги с алыми лилиями.

– Впечатляет, – покачал головой оценивший по достоинству старания Петры отец Ноэ, когда они с Альфредом вышли из дальней двери кирхи и встали у парадного входа рядом со всклокоченным камергером.

– И не говорите, святой отец, – отозвался хранитель ключей, высматривая что– то в толпе. – Если бы вы только знали, сколько сил у меня ушло на то, чтобы собрать всех этих людей вместе и просеять сквозь сито строжайшего отбора обеих леди Абертон. А отрепетировать номера и марш? Честное слово, святой отец, мне порой кажется, что вместо того, чтобы искать по всему Ангенору этих эквилибристов и акробатов, на наличии которых настояла наша всеобщеуважаемая матушка короля, было бы проще обучить паре цирковых номеров наших безмолвных… как их там. Вы поглядите, как они вышагивают, словно один человек, магией размноженный на десяток. Удивительная синхронность. Точно вам говорю, скажи им прыгнуть кульбит через голову, любой из них сделал бы его лучше всех этих привозных скоморохов, которые сразу, как их разместили в Туренсворде, устроили мне, между прочим, истерику: мол, они такие важные персоны, которые выступали даже перед самим постулом, а поселили их не в донжоне, а в какой-то там Ласской башне. Нет, вы только подумайте!

– Вы немного расстроены, – пришёл к очевидному выводу священник.

– Расстроен? – вспыхнул камергер. – Да эта коронация стоила мне новой плеши! Редчайшую красную махагони для кареты заказывали у постула и везли перекладными каравеллами из рощ самого Тиса, – посетовал старик. – А когда последняя из них из-за внезапного шторма затонула при входе в Аквамариновую бухту, пришлось срочно заказывать новую партию. Материала не хватило, и мне пришлось договариваться об уступках со стороны эвдонцев, потому что постулу самому было нужно это дерево для своих нужд! Благо мы смогли договориться о поставке на условиях, чтобы все остались довольны, хотя это соглашение и стоило короне целых три тысячи крефов. Золотом! А, мать их, треклятые узорчики на карете? На отделку ушло двенадцать килограммов чистейшего золота, а бриллианты и рубины везли срочной поставкой из Перевёртышей. А подушки из шёлка с золотыми вензелями? Хрустальные ручки только той формы, которую придумала и нарисовала леди Абертон? Бедные стеклодувы чуть душу Чарне не отдали, пока не смогли выдуть эти завитки! А ведь когда-то отец и братья нашего нового короля ехали за короной верхом на лошадях в обычных упряжках. Впрочем, я удивлен, что леди Улиссе не пришла в голову идея, чтобы её внука к кирхе несли в золотом паланкине графы и графини Ангенора, как рабы носят своего постула, и только по дорожке из агдеборгов с бычьими головами, символизирующими поверженный род. А ведь мне пришлось бы организовывать и это, а потом усмирять взбесившихся сторонников Осе. Господи, – Корвен возвёл руки к небу, – если ты существуешь, пусть она никогда этого не придумает.

– М-да, – пожал плечами священник, полностью разделяющий негодование уставшего от самодурства камергера. – Леди Улисса отличается особенным трепетом в отношении всего, что касается демонстрации власти.

– Туренсворд