пошел. Пацанов видно нигде не было. Видать уже в будку по залазили. И задние створки у будки закрыты. Вий меня у кабины ждал. Автомат в темноту направил, высматривал там что-то среди деревьев. Я ему сразу сказал, что шорох слыхал! Решил теперь все говорить, что вижу и слышу. Чтобы не было, как с бликами теми! Слава Богу, что хоть так закончилось для нас. Живые все наши! А что за ребят этих, убитых нами, дык стрелять сразу, да без разбору, — тоже такое... Не дело это! Тут сперва поговорить наверное надо было, а уж потом шмалять! Так я думаю.

Кивнул мне дядька. Сам видать в курсе, что шуршит. Потому и автомат туда нацелил. Еще чуть в лесополосу поглядели мы. Не видно не зги! В кабину полезли. Вий меня на место пассажирское усадил. Сказал, что моя сейчас вахта! Толян уже за рулем был. Васяка, Махал-Махалыч, Петр — все в будке расположились. Сидят молча. Уставшие, да хмурые здорово... Говорил Вий с ними, насчет лекарств тех, иль нет, — не знаю я. Но думаю, что говорил. Такое дело, когда прячут друг от друга, нельзя спускать! Иначе за правило станет. Мне вот, за пистолет, до сих пор стыдно! И им видать стыдно. От того и хмурые такие!

Вий на лавку уселся. — Трогай! — скомандовал, да пистолет мой, мне в руки сует. Нашелся! Радый я стал, настроение мое даже поднялося! За пазуху я его сразу засунул, да по плотнее его там прижал! Чтобы не потерялся больше. Толян фары врубил. Разрезал яркий свет темноту впереди. Чисто на дороге нашей! Газу выжал. Движок завыл, набрал обороты. Побежала на нас ровная строчка асфальта. Быстро, стремительно! Поехали!

Темная ночь окутывает дорогу, и лишь фары машины пробивают эту тьму. Сквозь блики искусственного света, мелькают черные силуэты деревьев. Они будто странные провожатые, которые вечно стоят вдоль дороги. Но иногда, есть места, где деревьев нет. Остаются черные проплешины, среди такого-же черного мрака и пустоты. Наверное, они по каким-то причинам покинули эти участки и больше сюда не вернутся. А может, их и не было здесь никогда.

Когда есть пустые места, тогда становится видно звезды! Они мерцают высоко в небе. Смотрят на нас. Беспристрастно, холодно, стыло. Им все равно, делаем мы что-то, пытаемся, стараемся, верим, надеемся, или нет! Немые свидетели наших последних дней. Мы можем просто ничего не делать, и они будут также смотреть на нас. Им плевать. Даже если нас не станет, они также будут светить! Может уже другим, а может уже никому на этой Земле. Наверное, тогда они будут светить друг другу.

А на ухо, тихо шепчет ветер. Украдкой. Не знаю его языка и не понимаю его слов, но почему-то точно знаю: Он не расскажет мне тайн ночи, и не знает он секретов степи, не видит мерцания звезд. Он просто есть! Он несет свою песню сквозь леса, поля, степи и горы. Несет сквозь моря, реки, озера. Сквозь пространство и даже сквозь время! Несет быстро, уверенно, настойчиво, порывисто. Он вечно поет свою заунывную, грустную песню. Но музыки его слов, — мне не понять...

Километры и километры пути пролегают передо мной. Это бесконечная дорога, ведущая во тьму, казалось-бы нескончаемой ночи. Каждый преодоленный километр, приближает нас к нашей цели, но так-ли это на самом деле?! Складывается впечатление, что мы просто стоим на месте! Висим в темноте. Раскачиваемся в нигде. Разгоняемся и тормозим, чтобы просто, подразнить свет собственных фар! Нескончаемая дорога, берущая начало в моем доме и ведущая в никуда. Уходящая в бесконечность черная лента, среди черной пустоты и тусклого света далеких звезд.

Однако, ночь не может длиться вечно! Приходит время и наступает рассвет. И тогда, ночь отступает. Сначала медленно, нехотя, даже как-то постыдно, словно старающийся улизнуть, крадущийся вор... Она даже не отступает, она растворяется! Растворяется среди света. Будто мутная капля в потоке чистой, ключевой воды. Становится все реже и реже. Светлее, ярче, прозрачнее! Затем, происходит метаморфоза, и она сама становится светом. Первые, яркие лучи восходящего Солнца, нежно касаются моего лица. Играют на нем. Незаметно исчезает свет наших фар. Он просто также растворяется среди более яркого света, как и темнота ночи. Теперь этот свет везде.

Встречаем утро!

Стоп машина! Урал плавно скатился на обочину, а затем Толян остановил его на небольшой площадке среди деревьев. Вий скомандовал: «Час стоянки». Надо было осмотреть машину, да приготовить что-нибудь поесть горячего! А-то считай сутки на сухомятке, и урывками. Кабы здоровье наше не спортилось от такого режима! Вий сел с картой свериться. Смотрел там, карандашом пометки ставил. — Скоро деревня должна быть. — говорит. — «Дмитровка» — называется. Дальше дорога на Горное пойдет. А нам, — сворачивать вправо! Там развилка будет. Сразу за деревней! Это уже дорога на базу. Только в горах пойдем. А это — не просто. Отдохнуть, да подготовится нам надо для этого! Колесо запасное починить, да воды приготовить — двигатель студить. Еще давление в шинах спустить маленько надо. Судя по карте — гравий там. Колеса бы не порезать! Такое дело.

Василий дровами затарахтел. Печку полез растапливать. Хмурый такой, как и ночью. Все возится с печкой, молчит. Да вижу, мне в глаза глянуть боится! Я в будку перелез, помогать ему. Надо печку скорее топить! Холодное утро какое-то. Прямо стыло! Озяб весь. Тут еще дождь моросить начал. Мелкий, противный такой. Брр... Затрещала печка. Дровишки разгорелись. Теплее стало! Васяка кастрюлю на печку поставил. Кашу варить, а сам, пошел машину осматривать. Следом за Махал-Махалычем и Толяном. Петр — тоже пошел. Со снайперкой, оглядеться. Чо, да как посмотреть! Вроде ничо они, после ранения-то. Бодрые! А я внутри остался. Погреться чутка, да за кашей последить, чтобы не сбежала. И Вий со мной. К печке ближе сел. Карту еще смотрит.

Повернулся я маленько, да подсунулся, чтобы ближе к печке сидеть. Хорошо! Сижу, греюсь, да думаю все: — Получается, Васяка лекарства взял! Ну, ладно уж, — взял и взял, но нахера припрятал от нас? Чо, отобрали бы, все под чистую у него?!