– Спасибо. – Собственный голос кажется странным, будто исходит от кого-то позади меня.

– У тебя все хорошо?

Я смотрю сверху на Торто, на молчаливо стоящего рядом с ним Фенна, и из глаз наконец льются слезы.

– На мою подругу… напали, – объясняю я. – Мы ее нашли, но этим утром она умерла.

Торто глядит растерянно. А вот Фенн тянется и крепко меня обнимает, обхватив худыми ручками за талию. Я сажусь на колени и прижимаю его к себе, и вот уже Торто тоже обнимает меня и гладит по спине, когда я принимаюсь рыдать. Как же я хочу защитить их, защитить всех нас от зла.

Потом дети ждут, я возвращаюсь за посохом, и мы все вместе идем к Западной дороге.

– Нам надо бежать, – говорит Торто, когда мы выходим на улицу.

– Как там Таркит? – спрашиваю я, чтобы еще немножко побыть с ними.

– Здорово. Учится теперь у пекаря, и если хлеб вдруг пригорает, все ребята в пекарне его делят. Однажды даже нам лишнее приносил.

– Передавайте ему привет.

– Ага, – говорит Торто. – А ты уверена, что теперь в порядке?

– В порядке. – Я приглаживаю ему волосы рукой, еще раз улыбаюсь каждому и иду дальше, слыша за спиной топот убегающих в переулок мальчишек.

Объяснения Торто приводят меня на место. В отличие от постоялого двора, где я познакомилась с Соколом, «Любопытная Кошка» – заведение большое, с широкими коридорами и лестницами, залитыми светом из распахнутых в весну окон. Хозяйка бросает на меня короткий взгляд и отправляет вверх по ступеням. Я стучу во вторую справа дверь, и голос изнутри тут же зовет меня войти.

В комнате стоят лишь кровать и два кресла у окна. Я щурюсь на свет с улицы и наконец вижу сидящую в одном из них фигуру. Мужчина кивает мне, так что я иду через комнату, сажусь в соседнее кресло и смотрю на него. Это сам Красный Сокол.

– Не ожидала снова с вами встретиться, – говорю я.

Он склоняет голову, будто не менее удивленный.

– Мне жаль вашу подругу. Услышал утром, что она погибла.

– Да. – Я отвожу взгляд и смотрю на двери.

– Вы поэтому пожелали встречи со мной?

– Поэтому, – признаю я и снова умолкаю.

Между нами сгущается тишина. Виола мертва. Ее никак не вернуть, никак не отменить сотворенного с ней.

Красный Сокол подается вперед:

– Верия, я бы не пришел на встречу с вами лично, если бы не предполагал, что вы захотите обсудить что-то еще. Расскажите же, о чем пришли просить.

Я поднимаю глаза, растерявшись от мягкости его голоса. Не могу разобрать в укрытом тенью лице, настоящая это доброта или просчитанная, но не так уж и хочу выяснять.

– Мне нужно понять, каково правосудие в этой стране. Людей, что ранили… что убили Виолу, можно отыскать. Ясень с Дубом в этом уверены. Говорят, те сами расскажут, станут хвалиться, и найдутся свидетели. Но стражники ничего не делают. Они не хотят ничего узнавать.

Красный Сокол улыбается, но тихой, грустной улыбкой.

– Я говорил вам и раньше – вы слишком идеалистичны.

– Речь о справедливости.

– Справедливости для бедняков? – Он смеется и откидывается назад. – Здесь есть справедливость для богачей, есть справедливость для власть имущих. Для всех остальных нет вообще почти ничего.

Я знаю, и от знания этого больно. Я поднимаю голову, смотрю ему в глаза:

– Сальвия сказала мне, что есть законы короля и законы воров. Если королевские законы служат богатым, то что насчет воровских?

Он смотрит пристальнее, явно меня понимает, но говорит лишь:

– Они таковы, какими их делаем мы.

– И каковы же?

– В основном они лишь для воров. И в чем-то менее суровы, чем королевские, а в чем-то и много строже.

– Не понимаю.

Красный Сокол изображает, будто держит на ладони что-то тяжелое.

– Вот, например. Если вор украдет у своего брата, для начала его спросят почему.

– Разве красть – не образ жизни воров?

– Да, но у воров есть свой кодекс чести. Мы не посягаем на чужие владения, не крадем друг у друга. Если человек ворует из-за нужды, потому что его семья голодает, к примеру, то его прощают. Если же он ворует, только чтобы нажиться, в первый раз его высекут. Во второй раз – ему отрежут руку, чтобы больше не мог воровать. По законам короля обычных воров только секут, и неважно, почему они крадут и как часто.

– По законам короля вы, выходит, не обычный вор.

– Да, – говорит он повеселевшим голосом. – С необычными ворами обходятся по-особому.

– А как насчет людей, что творят… то, что сделали с Виолой?

– По королевским законам виновных в насилии и убийстве вешают.

Мне с трудом удается держать себя в руках, потому что впервые кто-то вслух называет совершенные с ней злодеяния. Надтреснутым голосом я спрашиваю:

– А по вашим воровским законам?

– Это преступления, которые не могут быть оправданы необходимостью, поэтому здесь мы согласны с королем: прилюдное повешенье. Но перед этим виновных секут плетьми, чтобы казнь не была слишком легкой.

– И все-таки похоже.

– Да. Я верно понимаю, что вы хотите наказания для напавших на Виолу?

Я встречаю его взгляд.

– Хочу. Но не знаю, что буду вам должна.

– Счет еще не подбит, но сомневаюсь, что слишком много, – говорит он с притворной серьезностью.

– Я выручила вас однажды, ваш человек меня – в другой раз. Вы помогли отыскать Виолу. Теперь я пришла просить снова.

– Когда вор предлагает оказать вам услугу, не спорьте, верия. Это слишком большая редкость, чтобы так легко отвергать ее.

Я тру щеки и замираю, держась за голову, будто могу удержать в себе весь ужас прошедших дней, будто мне по силам не разлететься на осколки от доброты его слов.

– Вам очень плохо, – говорит Красный Сокол.

Я мотаю головой и роняю руки на колени.

– Я в порядке.

– Вы никогда раньше не видели такой смерти.

– Да, – соглашаюсь я. – И никогда бы не поверила, что помочь могут те, кто скрывается от закона, а не те, кто поклялся его защищать.

– Я предан собственному закону.

Мне не хотелось его оскорблять.

– Верю. И благодарна за это.

Он продолжает смотреть на меня.

– Мы можем найти убийц Виолы и воздать им по справедливости. Едва ли это непосильное дело.

– Что я буду вам должна?

Он постукивает пальцами по подлокотнику.