— Восьмого суд, через пару неделек. — Смит присел на стульчик. — Я с тобой еще поговорю пару раз. Одного боюсь. — Он помолчал. — Все знают, что ты нечист. Я говорил с судьей и как понял, так просто от тебя не отстанут. На укрывательство придется согласиться.

— Там условно почти всегда. — Подал голос от окна Генри. — И у него…обстоятельства.

— Ну да. — Смит согласно кивнул. — Даже если дадут настоящий срок, то еще полгода максимум. Тогда потерпишь.

— Тут даже я смог бы условного добиться. — Бартон облокотился о стену и недовольно посмотрел на них всех.

Стефан прыснул, щелкнул костяшками пальцев. Этьен слабо улыбнулся.

— Конечно, но все варианты надо…

— И у него уже две судимости будет. — Бартон был недоволен непонятно чем.

— И что? — Этьен устроился поудобней, снова прижавшись боком к Стефану и даже спрятавшись за него.

Генри посмотрел ему в глаза, поджал губы и покачал головой.

— Его под расстрел за все его подвиги надо, — Стефан толкнул Этьена локтем, но смотрел на Бартона, — а тебя какая-то хрень волнует. — Потом совсем серьезно добавил. — Денег заплатит, и снимут почти сразу же.

— За себя заплатил?

— Нет.

— Почему же?

— Потому что мне глубоко «по».

— Генри, какая разница? — вмешался Этьен. — Мне, вправду, плевать.

— Конечно. — Бартон отвернулся к окну. Этьен прикусил щеку, продолжая смотреть уже на его спину. Как все было сложно. И раздражает Бартон, и беспокойство за себя вызывает, и вообще непонятно, что с ним делать.

Повисла тишина на пару минут. Заговорил Стефан:

— Так что там? — обратился он к Смиту, притягивая Этьена к себе, незаметно утирая у него выступившие слезы и поглаживая по голове.

Смит встрепенулся.

— Через пару недель суд, в основном все очень хорошо для нас, так что скоро свободен будешь. Разве что только условный, но это не страшно, как мы сейчас поняли. Только веди себя скромней, ладно? — Смит внимательно посмотрел на него.

Этьен кивнул.

— Только будешь сидеть дома, понял? Никаких гуляний.

— Я не собирался.

Стефан зашевелился, отодвинул Этьена от себя.

— Тогда все ладно. Пошли, Тедди, пускай наедине поболтают.

Бартон вздрогнул, снова повернулся и посмотрел на всю сцену. Как Стефан повернулся к Этьену, прошептал на ушко несколько слов, ласково поправил волосы и улыбнулся. Смит тоже поднялся со своего места, дождался Стефана, галантно распахнул перед ним дверь. Они с Генри остались одни.

Этьен погладил свой живот, успокаиваясь.

— Ты не пьешь? — спросил он тихо.

— С чего бы? — Бартон не пошевелился.

— Ты выглядишь неаккуратно.

— Мне так пойдет.

— Ты обиделся?

— За что?

— Не знаю. — Этьен пожал плечами. — Ты странный сегодня. Генри, меня отпустят, я нормальным буду.

— Нормальным?

— Да. — Этьен покивал. — Подойди.

Генри подошел. Сел на стул. Этьен протянул к нему руку, переплел пальцы и постарался ласково улыбнуться. С Генри все-таки было хорошо. Генри был, может и не любимым человеком, но родным. Очень родным, которым Этьен дорожил.

— Как назовем? — спросил примирительно Генри.

— Кого?

— Детей.

— Я не думал совсем. — Этьен покачал головой. — Как хочешь? И иди ближе, хочу ближе.

Трахнуться хотелось, но нельзя было. Генри пересел к нему на кровать. Сначала Этьен залез на него, а потом они целовались несколько минут подряд. Генри колол своей бородой, но алкоголем от него не пахло. Генри был близким, своим человеком, от этого было приятно на сердце.

— Ты любишь меня? — Этьен посмотрел на Генри. Очень внимательно, зажав его лицо в своих ладонях. — Извини меня, Генри, я тебя извожу. Но не могу я. Совсем не могу.

— Ты о чем?

— Я не знаю, что дальше будет.

— Все хорошо будет. — Пообещал Генри.

— Ты же детей не бросишь, если что-то случится?

Этьен чуть не плакал. Сидел у Генри на коленях. Живот упирался Генри в грудь. С их детьми. Общими, маленькими такими, человечками настоящими. Аж двумя.

Генри снова поцеловал его, ласково погладил по спине, голове. Как Стефан, заботливо.

— Они же мои. Вы все мои сокровища. Как их назовем?

— Не знаю.

— Омегу как?

— Альфы будут.

— Почему?

— Просто так, назло тебе.

— А я омежку хочу.

— Мишель. — Этьен замер. — Мишель. Маленький такой, хорошенький.

— Омежку?

— Да. — Этьен кивнул, даже со страхом смотря на Генри.

— А альфу?

— Не знаю.

— Питер?

— Не смеши меня.

— А как?

Генри прижал его к себе. Очень крепко. К груди, к своему свитеру, слишком явственно пахнущему дешевым порошком. Рядом с Генри хотелось быть нормальным. Хотелось забыть Сэма, забыть свои проблемы и забыть Макса. Хотелось быть обычным омежкой, думать о готовке, нарядах, иметь много безмозглых друзей, воспитывать детей и каждый вечер встречать Генри с работы.

Очень хотелось. Как что-то неизведанное. Спокойное, семейное. Что с Сэмом когда-то запланировали. Хотели сделать так, как только Этьена выпустят из приюта, чтобы ничто над ними не висело и чтобы Этьена не кидали раз в месяц обратно, в детский дом, который ему и не нужен был.

Умные люди считали, что найти родителей — это семья, а вот найти любимого человека — плохое поведение.

Этьен потерся об него. Любит же. Что еще надо? Сам не знал. Чего-то особенного, наверное.

— Джеком его назови. — Проговорил Этьен. — Веселым будет. Джеком. — Засмеялся

— Неудачником. — Отозвался Генри.

— Не больше, чем мы.

— Джеком? — переспросил Генри.

— Не нравится?

— Я боялся, — Генри запнулся, — боялся, что ты Сэма вспомнишь.

Этьен вздрогнул. Сэм. Самый лучший. Тот, кого любить можно, кто его любил, кто его спасал, кто его пытался сделать счастливым. Кто тоже мечтал о детях, и кто боялся, что Этьен сильно маленький, что у него могут быть проблемы.

А потом предложил угнать тачку. Неожиданно, но так заманчиво.

Этьен набрал воздуха в легкие. Генри лучше. Надо запомнить. Сэм не святой. Совсем не святой.

— Нельзя. — Тихо пробормотал Этьен, потом громче. — Нельзя так.

— Все хорошо будет. — Заверил его Генри.

— Ага.

— Ты хороший, ты самый лучший, понял?

— Да.

— Я тебя люблю.

Этьен заплакал. Тихо совсем. Замарал свитер Генри своими слезами и соплями. Повсхлипывал. Счастье было рядом. Семья. Нормальная семья. Генри, дети. Как у всех. Сейчас Этьен хотел, как у всех. Этьен домой хотел. Хоть куда, но домой, чтобы о нем заботились и жалели его. Чтобы здесь не оставаться, чтобы его никто не сторожил, не допрашивал и не бил.

Омежку он давно хотел назвать так. Такое милое имя. Для нежного, хорошего существа. Это Сэм придумал, правда, но имя все равно было хорошим.

— Давай поженимся. — Выпалил Бартон. — Я помню, что ты отказал, но все же…

Этьен помолчал несколько минут. Бартон тоже молчал, только гладил его по спине и щекотал шею. Этьен даже засыпать начал.