Поздно вечером этого же дня царь склонил болтавшегося без серьезного дела в Ставке генерал-адъютанта Иванова Н. И. возглавить карательные силы, выделявшиеся Ставкой для подавления революции в столице империи, и одновременно назначил его командующим Петроградским военным округом, наделив его чрезвычайными полномочиями. В сопровождении Георгиевского батальона, составлявшего костяк охраны царя, он должен был немедленно выехать в Царское Село, и туда же распоряжением Ставки направлялись с Северного и Западного фронтов по два пехотных и по два кавалерийских полка и по одной пулеметной команде. Их должны были усилить еще три полка с Юго-Западного фронта. Днем 28 февраля было решено, что государь 1 марта отправится в Царское Село для переговоров с председателем Государственной думы Родзянко относительно уступок, которые требовала дума, хотя Алексеев советовал царю воздержаться от этой поездки и до выяснения полной обстановки в Петрограде оставаться в Ставке.

Когда настала ночь, император простился со всеми и ушел к себе отдыхать. Как всегда, вслед за царем ушел отдыхать и Алексеев. Ничего не предвещало грозы. Стартовый выстрел началу осуществления планов заговора сделал военный министр Беляев, от имени которого в Ставку на исходе ночи пришла тревожная телеграмма, которая должна была поднять царя с постели и заставить его срочно выехать в Петроград. Телеграмма была короткой: «В Царском Селе неспокойно, опасность угрожает императрице»[486]. Это был сигнал министру императорского двора и военному коменданту приступить к выполнению целей заговора по отречению императора от престола. В спальню к императору прошли Фредерикс и Воейков, и, выйдя от него, дворцовый комендант объявил генерал-квартирмейстеру Ставки Лукомскому, что отъезд в Царское Село его величества назначен безотлагательно, в ту же ночь.

Прямое, кратчайшее расстояние от Могилева до Царского Села по Московско-Виндаво-Рыбинской дороге — 759 верст. Царские поезда всегда следовали по этому самому короткому маршруту, но на этот раз дворцовый комендант Воейков его изменил, удлинив его на 200 км, приблизив маршрут по направлению к Пскову.

Когда поезд императора подошел к станции Малая Вишера, царю сообщили, что следующая большая станция Любань занята революционными войсками, и дальнейшее продвижение поезда небезопасно. Это была ложь. Маршрут следования императора охранял на всем его пути императорский железнодорожный полк, которым командовал генерал Цабель, посвященный в цели заговора. Императорская свита подталкивала царя направиться в сторону Пскова, где у них был сговор с главнокомандующим Северным фронтом Рузским. Два поезда направились на запад[487], а через несколько часов по направлению в Царское Село проследовал эшелон генерала Иванова, а вслед за ним и эшелоны с войсками для подавления восстания в Петрограде.

Вечером 1 марта в 7 часов 5 минут поезд императора подошел к станции Псков, куда за час до этого прибыл другой литерный эшелон, где находились офицеры свиты и охрана императора численностью до батальона. Обычно это делалось для того, чтобы до подхода императорского поезда сделать все приготовления для встречи императора и усилить его охрану, если в этом была необходимость. На этот раз все происходило не так. Было совсем темно. На платформе, при подходе императорского поезда, не было заметно признаков жизни, и она вся была огорожена высоким проволочным забором. Никакой встречи не было, и вся многочисленная свита царя молчаливо ждала развязки, не исполняя своих прямых обязанностей. Через несколько минут появился главнокомандующий Северным фронтом генерал-адъютант Рузский, с суровым и молчаливым лицом, за которым следовали генералы Данилов и Савич. Генерал передал Воейкову телеграмму от Родзянко, в которой тот сообщал, что по изменившимся обстоятельствам он на встречу с Николаем приехать не может. Новость была плохая, так как она отрезала возможные пути соглашения царя с образовавшейся властью в столице империи и отдавала судьбу царя в руки генералов.

Император хорошо знал этих генералов, более того, он сам прокладывал им дорогу во власть. Рузский был замечен окружением царя еще в Русско-японскую войну, а с началом Великой войны его ставят на самые высокие военные и гражданские посты как одного из верных исполнителей воли немецкой партии при царском дворе. В Галицийской битве командующий 3 армией генерал Рузский, не считаясь с приказом главнокомандующего фронтом генерала Иванова, сорвал успешные действия русских войск на Томашевском и Люблинском направлениях и устремился со своей армией к Львову, занятие которого не вызывалось военной необходимостью[488]. За проявленное самовольство главком Иванов добивался отстранения Рузского от должности и расследования его действий в Галицийской операции, но придворные круги поступили иначе. За занятие Львова ему была создана популярность в общественных кругах, а министр императорского двора граф Фредерикс наградил его сразу двумя орденами Святого Георгия, 4-й и 3-й степени. Вслед за этими наградами и почестями генерал Рузский назначается главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта, и ему присваивается звание генерал-адъютанта — высшее воинское звание, устанавливаемое для лиц, состоящих при особе императора. В зимней кампании 1916 года Рузский виновен в катастрофе 10-й армии в Августовских лесах, проведенной по сценарию гибели армии Самсонова в начале войны. Но, вместо положенной ответственности за упущения и провалы в управлении войсками, генерала назначают членом Государственного совета — неслыханное повышение для военного человека — и одновременно назначают членом высшего военного совета, с возложением на него функций государственного контроля за армией. Он был номинальным главнокомандующим Северным фронтом, прикрывающим пути на Петроград, и появлялся в нем тогда, когда нужно было приостановить спланированные без его разрешения наступательные операции против немецких войск[489]. Северный фронт всю войну бездействовал, занимая пассивную оборонительную позицию против небольших немецких сил, оставленных Германией на Восточном фронте. В помощь генералу Рузскому, в преддверии выполнения планов свержения императора от престола, к нему был назначен начальником штаба генерал Ю. Н. Данилов, с душой изменника и проходимца по жизни. Это тот Данилов, который, находясь в должности генерал-квартирмейстера Генерального штаба, был главным разработчиком стратегически неверного плана подготовки к войне, когда, вопреки очевидным фактам, главным противником России признавалась Австро-Венгрия, а не Германия. Он же был председателем комиссии, разработавшей план уничтожения крепостей на западе России, одобренный Сухомлиновым и царем. С началом Великой войны генерал Данилов был назначен генерал-квартирмейстером Ставки, и посол Франции Палеолог сообщал императорской семье, что Данилов является агентом германской разведки. Вскоре и русская контрразведка нашла подтверждение этому, и она требовала предать его суду. Царь поручил расследовать дело Данилова дворцовому коменданту генералу Воейкову, одному из влиятельных лиц в окружении императора, служившему Германии так же преданно, как и Данилов. Дело об измене Данилова царской четой было закрыто, и Николай II ответил жене: «Что касается Данилова, то я думаю, что мысль о том, будто он шпион, не стоит выеденного яйца. Я тоже знаю, что его не любят, даже ненавидят в армии, начиная от Иванова и кончая последним офицером»[490]. Сейчас эти два генерала, вместе с министром императорского двора и дворцовым комендантом, должны были выполнить цели заговора — заставить Николая II отречься от престола в пользу своего сына Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича. Император, заметив небрежение к себе со стороны военных, назначил Рузскому встречу на 9 часов вечера, и тот в установленное время сообщил Николаю II, что весь гарнизон Петрограда и Царского Села перешел на сторону революции и что восставших поддерживают знаменитые гвардейские полки, и гвардейский морской экипаж с великим князем Кириллом во главе, и собственный Его Величества конвой императора, остававшийся в Петрограде[491].