22 октября (3 ноября) 1806 г. русские войска пересекли прусскую границу. В течение 1806 г. русские войска сражались с французами почти в одиночку, защищая прусскую территорию. В кампании 1807 г. в генеральной битве при Прейсиш-Эйлау прусские войска генерала А. В. Лестока сыграли важную роль на заключительном этапе сражения. Но все же в результате поражения при Фридланде русская армия вынуждена была оставить прусскую территорию и дипломаты вступили с Наполеоном в переговоры.

В такой обстановке в маленьком провинциальном городе Тильзите 9 (21) июня 1807 г. между сторонами было подписано военное перемирие на один месяц, после чего последовал стремительный калейдоскоп важных событий, закончившийся подписанием мирного договора ― Тильзитского мира. Россия не понесла территориальных потерь, даже прирастила свои владения за счет Белостокской области. Собственно, договоренности зафиксировали определенный раздел сфер влияния. Франция узаконила полное господство в Южной и Центральной Европе. Россия взамен получала свободу (правда, относительную) действий на северо-западных границах и на Дунае. Хотя Пруссия ― русская союзница ― сохранила государственную независимость, ее территория оказалась значительно урезанной, она потеряла ранг великой державы и уже не могла служить противовесом Франции. Было образовано герцогство Варшавское, фактически оказавшееся под протекторатом Наполеона. Это создавало неблагонадежную границу между двумя империями, поэтому в будущем герцогство стало плацдармом для дальнейшего наступления Франции на русскую территорию в 1812 г.

При анализе Тильзитских договоренностей возникает ряд вопросов. Один из них ― почему русские пошли на заключение союза? Ведь Россия в 1807 г. отнюдь не стояла на коленях. В тех условиях Александр I вполне мог ограничиться лишь простым мирным договором. Для Наполеона это была вполне приемлемая программа-минимум. Стоит сказать, что в 1807 г. французские войска были истощены не меньше, чем русские, и он в любом случае вынужден был бы согласиться пойти на мировую с российским императором. Например, именно такое решение позже в 1811 г. считал более правильным Н. М. Карамзин: «Надлежало забыть Европу, проигранную нами в Аустерлице и Фридланде, надлежало думать единственно о России, чтобы сохранить ее внутреннее благосостояние, т. е. не принимать мира, кроме честного, без всякого обязательства расторгнуть выгодные для нас торговые связи с Англией и воевать с Швецией в противность святейшим уставам человечества и народным»[472].

Но Россия в 1807 г. воевала не одна, а в союзе с Пруссией, а вся прусская территория оказалась захваченной французами. Собственно, главный дипломатический торг тогда велся вокруг этого фактически уже не существовавшего королевства. Русская дипломатия стремилась, как становится понятно из инструкций Александра I своим представителям на переговорах, разменять русско-английский союз на восстановление Пруссии. По мнению российского императора, «Франция должна придавать исключительное значение расторжению этого союза, которое фактически произойдет, как только Россия заключит сепаратный мир». Из инструкций также становится ясным, что российская сторона сначала действительно предполагала лишь заключение мирного договора с Францией и не видела необходимости в союзе[473]. Александр I в результате переговоров смог настоять на том, чтобы Пруссия, хотя ее территория сократилась почти вдвое, сохранилась на географической карте Европы. Можно полностью и безоговорочно согласиться с мнением компетентного специалиста по взаимоотношениям России с немецкими государствами С. Н. Искюлем: «Позиция Александра I накануне и во время переговоров во многом определялась стремлением сохранить Пруссию как государственную единицу», и это сохранение, «хотя и в урезанном виде, безусловно, следует считать успехом российской внешней политики»[474].

Для российского императора это имело важное и принципиальное значение. Наполеон явно не хотел делать такой уступки и пошел на этот шаг только потому, что Россия заключала с Францией союз. Итак, для Наполеона и для Александра Тильзит стоил сохранения Пруссии как государства. В тексте статьи IV Тильзиского договора прямо и недвусмысленно указывалось, что Наполеон «из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому и во изъявления искреннего своего желания соединить обе нации узами доверенности и непоколебимой дружбы» согласился возвратить прусскому королю, хотя и в изрядно урезанном виде, его владения[475].

Многие представители прусской элиты восприняли Тильзит как предательство интересов Пруссии со стороны России. Но таковых было меньшинство. После 1807 г. российская дипломатия сделала очень много, чтобы облегчить положение Пруссии, добилась снижения контрибуции, вывода части французских войск из прусских крепостей, отговаривала своего бывшего союзника от необдуманных решений.

1812 год

В предвоенный период до 1812 г. многие прусские чиновники и офицеры стали сотрудничать с русской разведкой. Агентурную русскую сеть в Пруссии возглавил бывший прусский министр полиции Ю. Грюнер, руководивший этой деятельностью в 1812 г. с территории Австрии. Другой прусский министр Г. Ф. К. Штейн, уволенный по требованию Наполеона, в мае 1812 г. по приглашению Александра I прибыл в Россию в качестве его политического советника, разработал план подготовки широкого антинаполеоновского восстания в Германии, принимал участие в создании Русско-немецкого легиона. Многие прусские офицеры перед 1812 г. вышли в отставку и перешли на службу в русскую армию, в том числе хорошо известный сегодня К. Клаузевиц.

Сам Александр I проявлял большую дипломатическую активность в первую очередь по отношению к Пруссии. Предполагалось заключить с пруссками наступательный военный союз. После переговоров в 1811 г. в Царском Селе с начальником прусского Генерального штаба генералом Г. Шарнгорстом (прибыл под чужим именем) даже был подготовлен проект военной конвенции[476]. Но она не обеспечивала безопасность Пруссии, и Фридрих-Вильгельм III не ратифицировал предполагаемый договор. Можно, конечно, говорить в данном случае о прусском «эгоизме», но ясно, что уже в начале военных действий Пруссия, заключи она военный союз с Россией, как государство было бы стерто с географической карты французскими войсками[477]. В данном случае «эгоизм» был продиктован трезвым расчетом и интересами сохранения государственности, а пруссакам не оставалось иного выбора, как «под пушками корпуса Л. Н. Даву» выставить воинский контингент против России. В сложившейся тогда ситуации это более или менее устраивало Россию. Весьма примечательно было то, что ни Пруссия, ни Австрия ― не объявляли войну России[478].