переданное снова сверил с записью и понял, что сегодня у центра заданий нет, можно свободно погулять по пустыне. Можно залечь на караванной тропе и посмотреть, кто появится в песках, можно пуститься вслед за пуштунами – вычислить дорожку по следам, все равно в песке что-нибудь останется, что можно будет разгадать, взять на зуб и расколоть – вычислить дорожку и сходить в гости к Зьяру. Впрочем, к Зьяру Литвинов не хотел бы – слишком серьезная фигура.

Тело продолжало гореть, чесаться, под мышками, между ногами жгло – «блондинки» допекали. Надо будет сделать большой привал и прожарить одежду. А если вши завелись и в ботинках, то швы выскрести ножом. Литвинов велел позвать ему доморощенных «прохоров», Шавката с Борисом. Те явились, будто бы из ничего, словно тени, бесшумные, ловкие, худые, с иссушенной плотью, молча сели перед Литвиновым.

– Вот что, друзья. – Литвинову не хотелось попусту гонять людей, надо было бы дать им отдых, но нельзя – сегодня двадцать девятое апреля, через полтора дня праздник Первое мая; на этот праздник «прохоры» имеют особые виды, не дадут, наверное, провести его спокойно, обязательно что-нибудь придумают, поэтому отдыхать можно только после Первого мая, а раз так, то надо было снаряжать людей в поиск. – Посмотрите, что в округе творится, кто что говорит, кто чем хвалится. – Майор говорил так, словно пустыня была перенаселенной – ну как знаменитая Малая Бронная улица, на которой он жил. – Вдруг чего высветится?

– Хорошо, – сказал Шавкат.

Бобоходир промолчал: Шавкат говорил за двоих.

Поддел Шавкат рукою Бориса под локоть, и они исчезли, остались следы от костлявых ягодиц и ног, обутых в роскошные душманские галоши ленинградского производства (душманы ценили наши галоши выше всех остальных).

Майор осмотрел барханы – пусто, голо, тоскливо, только ветер взбивает легкие желтые хвосты, крутит их, как хочет, тянет к горизонту, перемещает песок с места на место, и нет этой вечной работе конца.

– Храни вас Аллах! – сказал он.

Солнце висело над самой головой, его не было видно – у него не имелось привычного круглого абриса, оно растеклось по всему небу; такое солнце Литвинов видел только в Ливии, на границе с Чадом, в пустыне, и еще, может быть, в Сирии у Голанских высот: кто-то невидимый протыкал ножом гигантский желток, жидкость проворно вытекала из оболочки, расползалась по всему своду, куда ни глянь – везде было солнце. Оно выжигало человека до костей, выпаривало из него кровь, мозг, лимфу. Череп от неистового света делался пустым, в ушах стоял больной гул, словно кто-то исступленно бил и бил в колокол, но ударов не было слышно, они слились в один сплошной долгий удар, который и гулом-то нельзя назвать, это больше, чем гул.

От такого солнца надо было спасаться.

Шавкат с Борисом вернулись к вечеру. Возникли из-под ближайшего бархана, проскользили по песку и сели перед Литвиновым.

– Командир, – сказал Шавкат, облизнул сухие, в белых окостеневших струпьях губы: у него кончилась вода. Литвинов торопливо снял с ремня фляжку и протянул Шавкату. Тот кивком поблагодарил майора, отвернул пробку, но пить не стал – видать, то, что он «принес в клюве», было важнее воды. – Зьяр ищет пропавший караван с оружием. И карту. Карта была?

– Ну и что? – спокойно спросил Литвинов.

– Зьяр – это очень серьезно.

– Я это знаю. Большую группу он послал?

– Примерно сто пятьдесят человек. Он сам идет…

– Что значит сам?

– Сам Зьяр идет с группой по нашим следам. Это очень плохо. В группе сто пятьдесят человек.

«По шестнадцать человек на одного», – прикинул майор. Лицо его было бесстрастным, сухим – ничего живого. Словно бы умер майор, но он продолжал жить.

– Обхитрить сумеем, как думаете? – спросил он.

– Трудно. Зьяр – колдун. Когда надо быть змеей, он обращается в змею и заползает в нору, когда надо быть птицей – становится птицей. Он может даже облаком обернуться. Зьяр знает, где мы находимся, поэтому надо уходить. Через час он будет здесь.

«Этого еще не хватало», – поморщился Литвинов, резко поднялся на ноги, выкрикнул зычно:

– Подъем! – увидел, что Шавкат кивнул, одобряя его действия.

Отпив немного из фляги, Шавкат отдал ее Борису.

– Плохо, что железная, – сказал он про флягу, – тяжелая и греется очень.

– Будем живы – обзаведемся пластмассовыми. – Майор выплюнул изо рта песок, но мелкая крупка все равно хрустела на зубах – песок прилипчив, так просто его из себя не выбить. – Быть бы только живыми. – Майор устало покрутил головой: кто знает, останутся они в живых или нет? Загадывать нельзя.

«Что больше разозлило Зьяра: разбитый караван или карта? – спросил он себя. – Нет, потеря оружия для него – почти пустяк, не похоже, что караван… Партийные документы, что были в пакете, программа, разное бумажное барахло? Тоже вряд ли. Карта? Да, карта! Карту надо как можно скорее передать своим. Вечером, когда сядет солнце, связь станет лучше, надо будет сообщить нашим о карте. Слишком много звездочек на ней нарисовано – вон сколько складов! Это значит, что “прохоры” еще долго не будут сдаваться – готовятся к затяжной войне. К необъявленной войне, вот ведь как».

– Шавкат, – сказал майор, – бери Борю, бери ручник, – ручной пулемет Калашникова майор называл по-домашнему ручником, – прикрывай, если что!

– Ладно, – не по-уставному кивнул Шавкат.

Через семь минут группа Литвинова покинула стоянку. Задача у майора была простая: петлять по-заячьи в пустыне, хитрить, водить за собой Зьяра, обманывать его и ждать подмогу. Как только будет нормальная связь, а она наладится после захода солнца, к Литвинову придет помощь. Карта со звездочками должна очутиться в разведотделе.

Мера с прикрытием, конечно, лишняя – пока прикрывать отход не надо, но это «пока» может кончиться в любую минуту: Зьяр, надо полагать, не дурак, а раз он не дурак, то и Литвинов не дурак – веер пуль не должен быть послан ему в спину.

Люди Литвинова тихими выжаренными тенями заскользили по песку.

«Ничего, еще посмотрим, кто кого накроет», – думал Литвинов, уводя группу в высокие барханы. Там было легче прятаться, там было легче обороняться. Через тридцать минут Шавкат догнал группу – прикрывать ее не пришлось.

Высоких барханов достигли без ЧП – ни одна пуля не пропела им вслед; группа свалилась в ложбину между двумя высокими сыпучими макушками, словно в воронку, легла на ее дно. Литвинов выставил на одном бархане Бобоходира с пулеметом, на другом – сибиряка Шаповалова, сам повалился на песок рядом со своими людьми.

– Крепитесь, ребята! – отдышавшись, прохрипел он. – Зьяру мы, похоже, насолили, теперь придется малость побегать от него.

– Вот к чему были вши, товарищ майор, – не преминул встрять маленький Кудинов. – Примета оправдала себя – все подтвердилось. – Он чувствовал себя в пустыне как рыба в воде – и легкие не рвались, и дыхание