сбившейся на затылок бараньей шапке, распахнутом тулупе, с вылупленными светлыми глазами и сведенными на переносице бровями.

– Светик мой! – всхлипнула жена головы. – Живой, невредимый!

– Молчи пока, – отмахнулся от нее мужик и тут же напустился на односельчан: – На каторгу захотели? Так пойдете, все гуськом! Руки прочь от господ сыскных!

О как заговорил! Илай от удивления чуть не выронил обломок косы.

Голова принялся рьяно расталкивать болиголовцев, пока не образовалось большое пространство в центре. Туда же подтянулись остальные геммы с ундином и прежде не опознанной девушкой.

Когда толпа перестала выкрикивать бессвязные обвинения, голова снова взял слово:

– Свидетельствую и готов повторить: Ларку убил не ундин! Господа полицейские осмотрели тело и нашли на нем тому опровержение.

Снова поднялся шум, но голова ловко погасил его взмахом рук и новым окриком:

– Цыц, сказал! – Переведя дух, он продолжил: – Все говорит о том, что наш душегуб – человек. Я сам видел отпечаток его зубов на коже. Человеческих зубов.

С задов раздался звук бурно опорожняемого через рот желудка.

– Дальше будем выяснять, – серьезно заключил глава местного сообщества и снова властно махнул рукой: – А сейчас разошлись все, дармоеды! Ишшо не хватало, на работы пошлю и не посмотрю, что справедливости хотели!

Не сразу, но толпа начала редеть, и вскоре на улице не осталось почти никого.

– Так. – Илай подобрался к голове с терзавшим его вопросом: – А что это вы так к нам переменились, м-м? Даже страшно.

Голова снял баранью шапку и утер раскрасневшееся лицо. Потом снова вынул оберегаемую бутылочку и смачно к ней приложился. Только после этого снизошел до ответа:

– Да, господа полицейские, увидел, что вы не дурью маетесь. Вот и проникся.

«А до этого, значит, думал, что дурью?» – мысленно оскорбился Илай, но вслух продолжать дискуссию не стал. Все же обернулось к лучшему?

Тем временем Никлас бережно поднял на руки худенькую девушку, которую предварительно укутал в свой плащ. Торчащие из ткани тонюсенькие, словно у птички, раскровавленные руки и ноги говорили о крайнем истощении их обладательницы. Ундин дрожал поблизости, но, по крайней мере, стоя на своих двоих.

– А кто это? – опомнился голова, поднося лампадку к лицу бесчувственной девушки. – Ох, еж твою ж!

– Ваша? – спросил Никлас.

– Наша, наша… – сокрушенно протянул голова. – Рута, сиротка. Моя ее в главные распутницы уж записала. Идемте же в дом, перемерзнут же все!

В доме головы Микоту пристроили ближе к печи, а Руту уложили на лавку. Лоб и щеки девушки покрывала испарина, губы беспрестанно шевелились.

– Если вы успели обрадоваться, что у нас появился надежный свидетель, – хмуро заговорила Норма, – спешу вас разочаровать: Рута повредилась в уме. Вероятней всего, еще в плену, но, может быть, и пока бежала из него. Ундин нашел ее полуживую и стал выхаживать как мог. К людям отвести боялся, ну, вы сами понимаете почему. Из ямы он тоже сбежал к ней, чтобы не померла без присмотра. Никого из девушек он и пальцем не трогал, вреда не чинил, – закончила она отчет.

Илай слушал, прижимая вновь обретенный мушкет к груди.

– А не врет он? – робко подала голос жена головы. Женщина еле выглядывала из-за печи, опасаясь мужниного гнева за поднятый шум.

Норма подняла на нее ледяной взгляд лазурных глаз:

– Хотите проверить мои способности на себе?

Мотнув подбородком, хозяйка вновь скрылась из виду.

– Эво как, – совсем помрачнел голова. – И что, неужто совсем ничего у нее не вызнать?

– Не-а, – отозвалась Диана. – Она только лепечет, все про зверя твердит, про медведя какого-то.

– А я так и знала! – раздалось вдруг. – Я ж говорила, что в округе лютует медведь-перекидыш, а вы не верили!

Все присутствующие обернулись и обнаружили бабку Сроку, что мирно попивала горячий сбитень из берестяной кружки вприкуску с пирожком. И когда только успела пробраться? Чисто нежить.

– Баб Срока, шла бы ты домой уже!

Пока голова с большим трудом выпроваживал любопытную старуху, которой непременно хотелось узнать, чем дело кончится, из первых уст, Илай рассказал сестрам и Никласу о ее показаниях про медведя.

– Выходит, не так уж она безумна, – заключила Норма. – Только разум ее беспокоен, не подобраться.

Илай задумался. С настоящим безумием, конечно, сможет работать только турмалин, отслоив воспоминания одно за другим, будто лепестки луковицы, но Октава здесь нет. Есть только они и…

– Я хочу кое-что попробовать, – тихо сказал он.

Встав на колени рядом с Рутой, под взглядом перепуганного и все еще молчаливого Микоты, Илай осторожно обхватил мокрые от пота виски девушки. Да, он знал только ее имя, а она его в глаза не видела, но ее растревоженный разум должен быть податлив, ее душа должна взывать о помощи, нужно только эту помощь оказать.

То, что родилось в его голове, не было полноценной мелодией – так, набором звуков, но звуков нежных, мягких, что касались чужих струн теплой ладонью, оглаживая, приглаживая, снимая дрожь и трепет. Илай с трудом передавал девушке эти звуки, стремясь вытянуть ее из мрака и ужаса, что она пережила.

Эти звуки пели: не бойся. Они пели: ты в безопасности.

У Илая затекли колени и начали дрожать пальцы. Никто не произносил ни слова, боясь помешать, но было бы чему. Илай ведь уже однажды пытался спеть неслышную колыбельную хранителю Архива, и что из этого вышло? Позор, да и только.

Но спустя время дыхание девушки начало выравниваться, а по лбу перестали пробегать волны судорожных сокращений. Еще через несколько минут Рута открыла глаза.

Уставившись в потолок, девушка прошептала:

– Мне пели серафимы… – и счастливо расплакалась.

– Так и есть, – резюмировал Лес, – перелом шеи, как и в случае Лары. Других следов уже не найти, слишком много времени прошло, там не то что кожи, мышц не осталось.

Сказав это, он поднялся с колен и принялся вытирать руки мхом, который нашел неподалеку.

– Кто бы подумал, что ты в этом разбираешься, ты ж дуб дубом, – поддела Диана, за что Лес кинул мох ей в голову.

– Но-но, я полон скрытых достоинств!

Они вернулись к старому захоронению, обнаруженному накануне, откуда их прогнали ватажники. Норма тихонько улыбнулась – теперь, когда все снова были вместе, ей сделалось куда спокойнее. Каким бы чудовищным ни было преступление, они справятся. Рассветные лучи едва пробивались сквозь разлапистые ветви сосен и елей, играя на шевронах и пуговицах мундиров, отчего это утро ощущалось особенно торжественным.

– Ну так что, покажешь нам свою особенную силу? – Илай с энтузиазмом помахал в воздухе руками, будто изображая страшное заклинание.

– Я очень постараюсь, – посерьезнела младшая. – Я ведь только один раз так делала, а