– Конечно, – пробормотала я. – Угощайся на здоровье.

– Я влюбилась в эту роль, – продолжила Макси, не слушая, перескакивая с одного слова на другое, все быстрее и быстрее. – И знаешь, у меня договор с этой студией, «Интермишн»… я показала сценарий своему агенту. Она показала его студии. И им понравилось! Особенно представление меня в роли Джози. И поэтому, с твоего разрешения, конечно… «Интермишн» хочет купить твой сценарий, чтобы я сыграла главную роль. Разумеется, ты будешь участвовать на протяжении всего производства… думаю, мы обе должны будем иметь возможность подписывать изменения в сценарии и, конечно, принимать основные решения насчет кастинга, не говоря уже о выборе режиссера…

Я уже не слушала. Я откинулась на спину на кровати, мое сердце внезапно яростно застучало, странно, невероятно возбуждающе. Я буду снимать свой фильм. От этой мысли на лице сама собой расползалась широкая улыбка… Боже мой! Свершилось! На самом деле – кто-то снимет мой фильм! Теперь я писатель, я добилась успеха. И, может, я даже стану богатой!

И тут я почувствовала, как внутри меня будто поднимается волна. Словно я в океане, а прибой мягко накатывает и омывает меня снова и снова. Я уронила телефонную трубку, приложила обе руки к животу. В ладони отдалось едва ощутимое, почти вопросительное тык-тык. Шевельнулся.

Мой ребенок шевельнулся.

– Ты здесь, – прошептала я. – Ты действительно здесь?

– Кэнни? – озадаченно спросила Макси. – С тобой все хорошо?

– Я в порядке! – произнесла я и засмеялась. – Все идеально!

Часть четвертая

Сьюзи Лайтнинг [12]

15

Мне никогда не везло с Голливудом. Для меня киноиндустрия была парнем, на которого капаешь слюнями с другого конца школьного кафетерия. Таким красивым, совершенным, который никогда в жизни не обратит на тебя внимания, и если ты на выпускном попросишь его подписать на память ежегодник, он тупо уставится на тебя и спросит имя.

Вот такая безответная любовь, но я не прекращала попыток добиться взаимности. Каждые несколько месяцев приставала к агентам с запросами, не заинтересует ли их вдруг мой сценарий. И получала шиш в виде заранее напечатанных открыток с отказом («Дорогой начинающий писатель» – гласила первая строка) или более личное послание, в котором мне сообщали, что больше не принимают материалы не от агентов, материалы неизвестных авторов, начинающих авторов, неизданных авторов, или использовали любой другой актуальный на конкретный день уничижительный термин.

Однажды, за год до знакомства с Брюсом, со мной таки встретился агент. Самое яркое воспоминание о той встрече: в течение всех десяти минут или около, которые он мне выделил, он ни разу не произнес моего имени и не снял солнцезащитные очки.

– Прочитал ваш сценарий, – сказал он, подталкивая его через стол ко мне кончиками пальцев, как будто бумаги было неприятно касаться. – Мило.

– Мило – это плохо? – спросила я, делая совершенно очевидный вывод из выражения его лица.

– Мило – это для детских книг и пятничных вечеров на семейном канале. Для фильмов… мы бы предпочли, чтобы ваша героиня что-нибудь взорвала.

Он постучал ручкой по титульному листу. «Звездная болезнь» – гласила надпись. К буквам «З» агент пририсовал маленькие клыки, как змеям.

– Кроме того, должен вам сказать, в Голливуде найдется только одна толстая актриса…

– Неправда! – взорвалась я, отказавшись от стратегии молчать и вежливо улыбаться. Не знаю, что больше меня задело, «толстая актриса» или мнение, что она всего одна.

– Одна приемлемая толстая актриса, – уточнил агент. – В действительности причина такова: никто не хочет смотреть фильмы про толстяков. Фильм – это побег от реальности.

Что ж.

– И… что мне теперь делать? – спросила я.

Агент покачал головой, уже отодвигаясь от стола, хватаясь за сотовый и парковочную квитанцию.

– Я просто не вижу смысла участвовать в этом проекте, – заявил он мне. – Мне жаль.

Очередная типичная для Лос-Анджелеса ложь.

– Мы антропологи, – пробормотала я Нифкину и малышу, пока мы пролетали над чем-то вроде Небраски.

Я не взяла с собой ни одной детской книжки, но решила так: если не могу читать, значит, буду объяснять что к чему.

– И это у нас такое приключение. И домой вернемся скоро, оглянуться не успеете. В Филадельфию, где нас ценят.

Мы – я, Нифкин и мой живот, который вырос уже настолько, что его можно воспринимать как отдельный предмет, – летели первым классом. Точнее, мы представляли собой весь этот первый класс. Макси прислала к моему дому лимузин, который отвез меня в аэропорт, где на мое имя был зарезервирован блок на четыре посадочных места, и никто даже глазом не моргнул при виде маленького испуганного рэт-терьера в зеленой пластиковой переноске. В настоящее время мы летели на высоте почти девять тысяч километров. Я, положив ноги на подушку и укрыв их одеялом, держала в руке стакан охлажденной воды с кусочком лайма и рассматривала глянцевый веер свежих журналов на соседнем кресле, под которым устроился Нифкин.

«Космо», «Гламур», «Мадемуазель», «Мирабелла», «Мокси». Новехонький апрельский выпуск «Мокси».

Я вытащила его, чувствуя, как тут же бешено заколотилось мое сердце, как засосало под ложечкой, как выступил холодный пот.

Положила журнал на место. Зачем расстраиваться? Я счастлива, успешна, я летела в Голливуд первым классом получать огромный гонорар, какого Брюс в жизни не видывал, не говоря уже об обязательном и тесном общении с суперзвездами.

Взяла журнал. Вернула обратно. Снова взяла.

– Да чтоб тебя, – выругалась я себе под нос и открыла рубрику «Хороши в постели».

«То, что она оставила», – прочитала я заголовок.

«Я ее больше не люблю», – начиналась статья.

Я просыпаюсь, и она не первое, о чем я думаю, – рядом ли она и когда я ее увижу, когда снова смогу обнять. Я просыпаюсь и думаю о работе, новой девушке или даже о моей семье, о маме, о том, как она справляется после недавней смерти моего отца.

Могу услышать «нашу» песню по радио – и не переключать волну. Могу увидеть под заголовком статьи ее имя – и не чувствую, как кто-то большой и злой топчет мое сердце. Могу пойти в закусочную «Тик-Ток», куда мы обычно ходили поздно вечером за омлетом и картошкой фри, сидели бок о бок в кабинке и глупо улыбались друг другу. Я могу сидеть в той же кабинке и не вспоминать, как она сначала усаживалась напротив меня, а потом вставала и плюхалась рядом.

– Я просто хочу пообщаться, – говорила она каждый раз. – Вот иду к тебе в гости. Привет, сосед! – говорила она