– Выдающийся талант! Мне так понравился сценарий. Я просто влюбилась. Как только Макси дала мне его, я сразу же сказала ей две вещи: Макси – ты Джози Вайс! И я не могу дождаться встречи с гением, который ее придумал!

Я на мгновение подумала, стоит ли напомнить Эйприл, что мы вроде как знакомы, и это был худший журналистский опыт месяца, а то и года. Мне стало интересно, услышит ли она, если я скажу «лицемерка» малышу. Но потом решила: зачем раскачивать лодку? Может, она и правда меня не узнала. Я не выглядела беременной в тот раз, а она не улыбалась.

Эйприл наклонилась, заглядывая в переноску.

– А ты, должно быть, малыш Нифти? – проворковала она.

Нифкин зарычал в ответ. Эйприл не обратила на это никакого внимания.

– Очень красивая собачка.

Я фыркнула от смеха, а Нифкин продолжал рычать так сильно, что переноска вся вибрировала. Что уж никак не входит в перечень многих достоинств моего песика, так это красота.

– Как прошел полет? – переключилась на меня Эйприл, часто моргая и все еще улыбаясь.

Теперь мне стало интересно, а со своими знаменитыми клиентами она так же общается? И являюсь ли я уже ее клиентом, подписала ли Макси договор кровью или чем еще, чтобы пользоваться услугами кого-то вроде Эйприл?

– Отлично. Правда, очень приятно. Я никогда раньше не летала первым классом.

Эйприл взяла меня под руку, как будто мы были школьными приятельницами. Ее предплечье легло аккурат под моей правой грудью, но я постаралась не обращать на это внимания.

– Привыкайте, – с материнской опекой посоветовала она. – Вся ваша жизнь вот-вот изменится. Так что садитесь поудобнее и наслаждайся поездкой!

Эйприл поселила меня в номере люкс в «Беверли-Уилшир», объяснив, что студия забронировала мне номер на ночь.

Даже если и всего на одну ночь, я чувствовала себя как Джулия Робертс в «Красотке», если бы ему прописали другой финал, где проститутка остается одна, беременная и утешить ее может лишь ее песик.

В таком люксе вполне могли снимать «Красотку». Большой, светлый и роскошный во всех отношениях. На стенах красовались обои в золотисто-кремовую полоску, полы устланы ультратонким бежевым ковровым покрытием, а ванная комната являла собой этюд из мрамора, пронизанного золотыми жилками. Сама комната была больше, чем моя гостиная, а в ванне можно было непринужденно играть в водное поло, если бы мне захотелось.

– Супер-пупер, – отметила я для малыша и распахнула стеклянные двери.

За ними обнаружилась кровать размером чуть ли не с теннисный корт, застеленная белоснежными простынями и пушистым розово-золотым одеялом. Все вокруг было чистым, пахнущим новизной и настолько великолепным, что я почти боялась дотрагиваться. Рядом с кроватью меня ждал изысканный букет.

«Добро пожаловать!» – гласила записка от Макси.

– Букет, – сообщила я ребенку. – Наверное, очень дорогой.

Нифкин выскочил из переноски и теперь деловито обнюхивал номер. Мельком глянув на меня, он встал на задние лапы и сунул нос в унитаз. Закончив инспекцию, песик бросился в спальню.

Я уложила его на подушку, приняла ванну и завернулась в шелковый халат. Позвонила в обслуживание номеров, заказала горячий чай, клубнику и ананас. Достала из мини-бара воды и упаковку шоколадного печенья «Шоко Лейбниц», короля всех печений, даже не вздрогнув при виде цены втрое выше той, что была бы в Филадельфии.

Откинувшись на две из шести подушек на кровати, я радостно захлопала в ладоши и громко засмеялась.

– Я здесь! – воскликнула я, и Нифкин залаял со мной за компанию. – Я смогла!

Затем я позвонила каждому, кого смогла вспомнить.

– Если будешь ужинать в любом из ресторанов Вольфганга Пака, возьми пиццу с уткой, – посоветовал Энди в режиме ресторанного критика.

– Пришли мне документы по факсу, прежде чем подписывать, – настаивала Саманта и еще минут пять тарахтела по-адвокатски, пока я ее не уняла.

– Все записывай! – велела Бетси.

– Все фоткай! – наставляла мама.

– Ты же захватила мои снимки? – спросила Люси.

Я честно пообещала Люси продвигать ее фото, Бетси – делать заметки для будущих статей, маме – фотографировать, Саманте – присылать по факсу все, что касается юридических вопросов, а Энди – обязательно попробовать пиццу с уткой.

Положив трубку, я заметила на подушке визитную карточку. На ней было выгравировано «Макси Райдер», а под именем единственное слово – «Гарт», номер телефона и адрес на бульваре Вентура.

«Будь там в семь вечера. Потом будут выпивка и развлечения».

– Выпивка и развлечения, – пробормотала я и вытянулась на постели.

До меня доносился запах свежих цветов и слабый шум машин, гудящих тридцатью двумя этажами ниже. Я закрыла глаза и проспала до половины седьмого. Плеснув в лицо водой, я поспешно влезла в туфли и бросилась за дверь.

Гарт оказался тем самым Гартом, парикмахером звезд, хотя сначала я подумала, что такси высадило меня у художественной галереи. Легко ошибиться. В салоне Гарта не было типичных атрибутов: рядов раковин, стопки пролистанных журналов, стола администратора. Казалось, что в комнате с высоким потолком, украшенной единственным стулом, единственной раковиной и единственным антикварным зеркалом от пола до потолка, вообще никого не было, кроме… Гарта.

Я сидела в кресле, в то время как мужчина, выпрямлявший волосы Бритни Спирс, делавший мелирование Хиллари и красивший хной Дженнифер Лопес, приподнимал и осматривал пряди моих волос, изучая их с холодной отстраненностью ученого.

– Понимаете, – пыталась я хоть как-то оправдаться, – красить волосы во время беременности нежелательно. А я не ожидала беременности, поэтому и сделала тогда мелирование. А потом полгода волосы просто отрастали. Знаю, выглядит ужасно.

– Кто это сделал? – спокойно спросил Гарт.

– Ребенка или мелирование?

Мастер улыбнулся мне через зеркало и поднял еще одну прядь.

– Вы делали окрашивание не… здесь? – деликатно спросил он.

– О нет! В Филадельфии. – Мой ответ не вызвал у Гарта никакой реакции. – В Пенсильвании.

Честно говоря, я красилась в школе красоты в центре города, и мне казалось, что они довольно хорошо справились, но по выражению лица Гарта было видно, что он уж никак не согласен.

– Ох, милочка, – тихо выдохнул он.

Помедлив еще минуту, Гарт взял расческу и маленькую бутылочку с водой.

– Вы очень трепетно относитесь к… э-э-э…

Мне показалось, он пытался подобрать самое доброе слово, чтобы описать происходящее у меня на голове.

– Я трепетно отношусь много к чему, – облегчила я жизнь стилисту, – но не к волосам. Делайте со мной что хотите.

У нас ушло почти два часа. Сначала стрижка, потом расчесывание, потом формирование концов, затем нанесение на голову гранатово-красного раствора, который, Гарт клятвенно меня заверил, был полностью натуральным, без химических