с неутолимым любопытством желудка. Он стоял ни жив, ни мертв: конец?.. — лихорадочно перебирая в голове варианты.

Чудовище протянуло к нему руку.

— Ты… — почти любовно прошептало оно ближайшей пастью, в то время как две другие обогнули его, на появившихся отростках шеи, и мерзко принюхивались сзади. — Кто-оо?

Смрад, идущий из глоток, мутил рассудок.

— Кто ты? — сладострастно протянули уже все три пасти вместе, он им нравился и спереди, и сзади.

Густая зеленоватая слюна пролилась сквозь гнилые крючья зубов.

— Кто-оо? — завыли головы.

Тянуть было нельзя. Ирокез — сука!.. Фома понял, что у него единственный вариант.

— Ты!!! — завыл он в ответ, стараясь перекрыть утробный вой голов. — Я это ты!.. Не узнал?

Он уповал только на эффект узнавания, на великий симпатический закон вселенной — «мы все одно». Вот сейчас он и проверит, не врет ли этот закон, не туфта ли?.. Правда, кому поможет эта проверка, если это не так? Но деваться было некуда!..

Мерзкие объятия открылись ему навстречу.

— Наконец-то мы встретились, брат! — прошептал Фома, давясь поднявшимся в желудке ужасом и почти теряя сознание…

Чудовище с рыком пропало, оставив у Фомы на руках труп, в качестве сувенира, и капельки буро-зеленой гадости на лице. По всему телу струился пот отходняка.

Мэя снова, тенью, мелькнула и пропала в толпе таких же бесплотных теней, а одноногий сувенир вдруг ожил и полез целоваться сине-фиолетовыми губами. Фома с отвращением отбросил его, оглядываясь в поисках Мэи, но труп вцепился мертвой хваткой в его ногу и безо всякой обиды предложил:

— Вы меня спасли, пойдемте!.. — Сам он при этом продолжал лежать.

Как он собирался идти? И куда?.. Оказалось, что есть укромное и червивое местечко, чтобы тихо разлагаться, а не гибнуть под ножом или в чужой пасти, что не эстетично.

— Вы предпочитаете сырое или сухое место? — спрашивал эстет разложения. — Я — сырое!

И был очень удивлен, когда Фома отверг оба варианта. Он уже совсем потерял Мэю в зыбких туманах, больше его здесь ничего не интересовало, тем более симфония гниения, как выражался его собеседник, о чем он и сказал.

— Вы что не труп? — спросил труп, как спрашивают: ты что не русский?

— Не совсем.

— Какая гадость! — услышал он вслед. — Шляться в таком развратном виде в предвечном месте! Циник! Чтоб те провалиться!..

Фома провалился…

— …и тут он оборачивается назад… Ну, что я мог сделать? Законы непреложны!

Речь шла об Орфее. Сир Танатос лениво не принимал упреков Персефоны, в том, что это именно он «организовал» возвращение Орфея из мира теней без Эвридики.

Плутон был готов вернуть жену знаменитому барду-философу без всяких условий, так он его очаровал. Лорду Смерти удалось ввернуть в договор только один пункт: ни в коем случае нельзя оглядываться, уходя из царства теней…

Сговорившись с Гермесом, он сделал свою игру беспроигрышной, у бедного Орфея появилась полная иллюзия отсутствия Эвридики, ну а развернуть ее саму, вопреки даже воле Плутона, было нетрудно — Танатос только позвал ее и она безропотно пошла к нему обратно, — кто хоть раз побывал в объятьях Смерти, кто станцевал с ней хотя бы одно па, никогда не забудет блаженства забвения и покоя, тому доказательство — самоубийцы.

Хронически пьяному Меркурию-Гермесу было достаточно самого факта, что Орфей обернулся, о чем он и доложил царю на правах бесстрастного свидетеля.

Лорд довольно ухмылялся: прекрасная инсценировка! — даже карты отложил.

— Но как это можно пустить пса по следу?

— Полно вам! Это была честная игра, повторяю! Так что пусть не свистит ваш философ, что его обманули! — отмахнулся лорд. — Кстати, какой он философ?! Я не могу признать за философа вечно пьяного музыканта интерпретирующего в своих песенках поведение богов так, как будто бы их разум и чувства можно сравнить с чувствами простых смертных. После него пошли все эти гомеры и вергилии со своими профанациями. За это он и поплатился здесь и потом там, на том свете.

— Говорят, его разорвали женщины? — плотоядно облизнулся Кербер.

— А ты бы хотел, конечно, сам, мерзавец? Всю игру бы испортил!..

Танатос перевел тяжелый взгляд на Фому.

— Неужели то, что говорят о его смерти не убеждает вас в обратном?.. Мало ли что наплели про него Аристофан с Еврипидом! А Овидию вообще нельзя верить! Не философ он и тем более не мистик, он лабух!.. Он вел себя здесь, как на сцене кабака и в качестве «парнаса» выступала его жена!.. И подох, как подыхают кабацкие лабухи, в драке между экзальтированными проститутками и их сутенерами, как собака!.. Это к тебе не относится, Керби, ты честный пес!.. Впрочем, мало кто умирает достойно, мыслящие существа подыхают почему-то, как скоты…

Повисла тишина, в которой лорд Смерти так же доминировал, как и в разговоре, не слышно было ни вздоха.

— Итак? — напомнил он. — Что ты на этот раз скажешь, любезный граф? Играем?

Он легко, как человек без принципов, переходил с «ты» на «вы» и обратно.

Фоме с двумя валетами отказываться от игры было не след…

Новая сдача. Он приоткрыл карту. Еще один валет — тройка!..

И следующий страж вечности встал перед ним, закрыв Мэю, словно автоматическая мишень в тире командос. Он был еще более мерзок, чем два предыдущих красавца — огромный разлагающийся труп, на темени которого шмякала и причмокивала фонтанчиком какая-то зловонная жижа, как утихающий грязевой гейзер. Все это стекало, обильно, по телу урода, напоминая подливку на мясе, гниение которого хотят скрыть остротой приправы, как это делают в придорожных шашлычных.

Два мертвых глаза приплюснутой головы неистово и злобно вперились в Фому.

Фома бодро заявил про общий генотип и братскую любовь и бросился с раскрытыми объятьями, но… чудовище не исчезало.