— Нам нельзя здесь оставаться! — сказал Фома, чувствуя, как нарастает в нем напряжение, пение сирен делало свое дело. — Пойдем отсюда!..

Он взял ее за руку. Рука была холодна, но еще не мрамором, а остывшей на морозе ладошкой ребенка.

— Какой ты горячий! — воскликнула она, испуганно отдергивая руку. — Ты не был такой горячий, когда мы с тобой танцевали! Ты был… прохладный!

Танцевала? Уже?..Мэя довольно улыбнулась… Да, это было замечательно! Она танцевала не с ним! Как?.. Мэя остановилась и посмотрела на него, как раскапризничавшийся ребенок.

— Да?.. И с кем же?

— Ты танцевала… — Фома искал в ее глазах хоть отблеск прежней Мэи и находил только следы объятий: чужых, холодных. — Ты танцевала со Смертью, Мэя.

— Со смертью? — улыбнулась она без тени страха. — Нет, этого не может быть! Разве смерть умеет танцевать? Смерть — это смерть, — довольно заключила Мэя.

Но Фома-то знал, что это лучший танцор во вселенной и горе живому, с кем он танцует свое танго.

— Пойдем со мной! — попытался он ее остановить.

Но Мэя шла к заветной цели — концу аллеи, месту встречи с “ним”, своему концу, к последнему нежному и удушающему объятию лорда. Она словно не слышала, что он ей говорил.

— Куда? — спросила она отчужденно. — Здесь так хорошо, правда?..

Она вдруг засмеялась и это испугало его. Она все забыла, станцевав чертову мазурку с лордом. Он решительно взял ее за руку и развернул, но Мэя вдруг вцепилась в него и, казалось, в окружающий воздух и землю с нечеловеческой силой.

— Я не пойду туда! — закричала она. — Там… там смерть! Я знаю!

— Не бойся, ты со мной! Это не смерть, это выход, а если боишься, закрой глаза, я тебя выведу!

На какое-то время ему удалось её успокоить, но идти в другую сторону она не могла, тогда он подхватил ее на руки. Вначале Мэя была невесома и только холодила грудь, сквозь тонкий саван. Но идти «против» пения сирен было неимоверно трудно.

«Главное, дойти до начала аллеи, иначе мы останемся здесь оба…» — стучало у него в голове

— Мэя! — раздался требовательный голос. — Куда же ты?

Мэя повернула голову назад, за его плечо и уже не могла оторвать зачарованных глаз оттого, что видела. Сказать она ничего не могла, только вырывалась из его объятий.

— Это твой танцор? — попытался отвлечь ее Фома. — Теперь ты видишь, что это не я?

— Кто ты! — загремело вновь.

— Это я и ты меня знаешь, — пробормотал Фома.

Оборачиваться было нельзя, пока он смотрит только вперед ни лорд, ни его пес ничего не могут с ним сделать. Условие Плутона: не оборачивайся и уйдешь, — сформулированное для Орфея, никто до сих пор не отменял и, значит, оно действует! Главное, удержать Мэю.

— Наглец! Ты воруешь в моем доме! Ты шельмуешь в картах!

— Это не твой дом… — Фоме хотелось сказать, что шулер не он, что лорд мог бы выиграть на своих тузах, если бы не сделал даму двойкой, но он промолчал, экономя силы и упрямо тащась по аллее. Какие-то крылатые твари мельтешили у него перед глазами, сирены стонали так, что хотелось все бросить и бежать на эти голоса: утешать или утешиться.

— Мэя! — раздался тот же голос, ставший нестерпимо притягательным; лорд, поняв, что он не обернется, взялся за Мэю. — Неужели ты меня оставишь? Неужели бросишь своего любимого мужа здесь, одного? Я не верю, что ты не любишь своего Томаса!

— Не верь, не смотри на него! — кряхтел Фома. — Томас это я!

Мэя становилась все тяжелее, по мере приближения заветной черты, хотя до нее было еще далеко, но это была уже тяжесть живого. Несмотря на его запрет, Мэя все время смотрела назад.

Фома вздохнул: если бы его звали таким сладким голосом, он бы выпрыгнул из штанов! Этим пользовалась Лилгва.

— Это лорд Смерти, Мэя, если ты пойдешь к нему, мы умрем!

— Но там тоже ты!.. — Глаза ее были широки, как океан.

— Там может быть кто угодно, Мэя, но только не я…

Слова давались с трудом. Он шел, словно в гору и против ветра, да еще Мэя своим любопытством и стремлением назад мешала идти.

— Не смотри туда, — умолял он ее.

— Мэя! Я твой муж, граф Иеломойский. Ты моя единственная женщина! — пел голос за спиной. — Разве ты можешь быть женой этого чудовища? Посмотри на него!

Мэя послушно посмотрела на Фому и отпрянула с испуганным криком. Фома не мог видеть себя, но в глазах ее читались такой ужас и отвращение, что он все понял.

— Это я, Мэя, — сказал он, но из его пасти вырвался утробный рык.

Мэя забилась в его руках, стараясь вырваться.

— Кого ты видишь, Мэя? Скажи! Скажи мне, кого ты видишь? — прохрипел он, стараясь не рычать.

Мэя забилась еще сильнее, отнимая последние силы.

— Видишь, Мэя, кто это? Это его настоящее лицо! — звучал голос. — Оставь его, иди ко мне! Он тебя погубит!

— Кого… видишь? — прохрипел Фома, сжимая ее в объятьях так, что она вскрикнула от боли. — Ну?!

— Не знаю! — прокричала она, стараясь не смотреть на него. — Оборотня, чудовище!.. Вурдалака!

Последнее определение было верным. Фома сбросил с себя наваждение. Старые игрушки, сир, старые!

— Это твой танцор… шутит, — тяжело проговорил он. “Когда же эта аллея кончится?” — В следующий раз сразу говори, кого… видишь, — попросил он.

— Не слушай его, Мэя, любовь моя! Он тебя обманывает, у него другая женщина! Спроси его! Ты — жертва!

— У тебя другая женщина?.. — Мэя отодвинулась и внимательно посмотрела на него.

Пот заливал Фоме глаза. Крылатые твари бились в лицо с настойчивостью гнуса, слепя