эту!.. — Фома показал на себя, и на миг действительно стал для нее картой — бубновым валетом из колоды записного шулера.

Ну точно! Видела она его, знает! Не постарел, подлец, все такой же красавчик!

— Вот еще! — фыркнула девица. — Тыщу лет кино кручу, ничего подобного не было! Набор всегда выдается сразу!

— А тут одну карту забыли добавить, синьорина. В некотором роде решается судьба.

— Чья? — подозрительно сощурилась старуха.

— Твоя, сообразительная моя!

— Ух ты! — фыркнула старуха. — А бумага имеется?

— А как же!.. — Фома схватил ее за кадык, поршнем ходившим по куриной ноге шеи (прав Есенин!) пожилой девушки.

Бумаги у него, конечно, никакой не было, да и не могло быть, а вот то, что это у него последний шанс, он понимал очень ясно, по-другому ему Мэи не видать. За стол с его «троечной» комбинацией возвращаться было бесполезно, там он проиграл. А здесь…

— Просто вырву! — пообещал он весело. — А голову в костер…

Показал он на мощное пламя, в котором стояла Мэя и мерзла от жуткой застывшей картинки какого-то монстра.

— Потеряешь вместе со своей любимой бабеткой и непыльную работенку, жёлта девица! Придется самой выбирать из этих картинок, но такого халтурного бессмертия там уже не будет, будешь жить нормальной трудовой жизнью. Знаешь, что это такое?..

Мадемуазель знала. Работая на побегушках, она иногда сама удостаивалась чести плести на станке Парок нити чужой жизни, чаще не сладкой, но… таковы люди!.. Старуха закрыла глаза, видимо, представляя все это, и кадык её несколько раз судорожно дернулся в руке Фомы, когда она снова их открыла, в её глазах не было уже ничего, кроме никому не нужной пустынной девственности.

— Как будет угодно… господину, — покорно сказала она. — Вы бы сразу так и…

— Сразу с вами почему-то не получается, — оборвал её Фома. — Показывай, красавица!

Старуха показала. Мэя мгновенно исчезла.

— Что это значит?!

Фома был озадачен, он ожидал, что Мэя останется с ним, но озадачена была и старуха.

— Н-не знаю, — пролепетала она. — Такое первый раз.

— Не хитри, старуха! Где она?

— Ну почему же старуха? — расстроилась та. — Я девушка!

— Девушка, девушка! — успокоил её Фома. — Просто мало времени и водки!.. Где?..

Старуха, словно в трансе, бормотала что-то невразумительное о каких-то сиренах и последнем танце.

— Что ты там мелешь, девушка, как смерть?! Куда идти спрашиваю?.. Аллея, да?

Но старуха вдруг и сама пропала, а он снова оказался за ломберным столом и лихорадочно прикидывал, насколько уместен будет Ирокез в этом уютном помещении и вообще, будет ли?..

— Алле, граф, вскрываемся? — уже орал ему на ухо Кербер.

Взоры всех присутствующих были обращены к нему, значит, все карты розданы.

— Это уж точно! — ухмыльнулся Фома, представляя сколько сейчас будет «вскрытий».

Ирокез был на месте, он почувствовал его бедром. Бросив карты на стол, он чуть отъехал на стуле для свободы маневра и наблюдал за лордом и его верным псом. У Лорда был фул, два туза и три короля — по чину! — у Кербера — флеш, как он и предполагал, но не стрит — после девятки шел пиковый валет, и они должны были торжествовать победу, но вместо этого они смотрели на карты Фомы с вытянутыми лицами.

— Каре! — заворожено проговорила Прозерпина. — Граф выиграл!

Вместо несчастной двойки на столе ухмылялся рыжий валет. Джокер!.. Вздох зрителей словно расширил и осветил зал. Губы лорда змеились каким-то страшным проклятием, когда он поднимал глаза на Кербера.

— А причем здесь я?! — испуганно взвизгнул тот. — Была дво… ой!..

Лорд стукнул по сукну тяжелой рукой и вокруг стола забегала огромная трехголовая собака с длинным змеевидным хвостом, деловито и дружелюбно обнюхивая ноги присутствующих.

— Как?! — орал Танатос на пса.

Покерок не сложился, вернее, сложился, но не так, как бы ему хотелось.

Персефона хохотала, что даже с одним глазом смотрелось здорово:

— Справедливость восторжествовала! Я иду домой!

Но «игра» не закончилась…

Мэя брела в тихом и беспечальном хороводе каких-то летающих существ, вся облитая светом, по длинной аллее, напоминающей анфиладу из-за смыкающихся крон. На ней был белый саван, в руках цветы. Слышалось сладкое пение. Сирены.

— Мэя! — позвал он.

Она коротко обернулась и снова, не заметив его, продолжала путь туда, откуда доносились чарующие звуки.

— Мэя! — снова позвал он, приближаясь к ней. — Я здесь, посмотри на меня.

— Ты?.. Ты же сказал, что будешь ждать меня там… — Она показала в конец аллеи.

— Я? — удивился он. — Нет, ты ошиблась, я жду тебя там!

Он показал в противоположную сторону. Мэя недоуменно остановилась.

— Но это же был ты?.. Такой нежный, милый, как эти голоса, и ты звал меня туда…

Она снова показала туда, куда шла. Птицы запели еще слаще и Мэя прибавила шаг.

Фома почувствовал, что и его неодолимо влечет туда, в конец аллеи, где волнующе и странно клубились цвета и звуки.

— Это был не я, Мэя. Я, к сожалению, не такой милый и нежный, но зато это я. Не ходи туда!

— Странно… — Мэя нерешительно задержала шаг. — Как это не ты? Как же вас оказалось двое?..

— Посмотри, какое место замечательное! — вдруг сказала она с вдохновением, напрочь забыв, о чем они только что говорили. — Пойдем вместе!

Она плавно повела рукой, забормотала какой-то стихотворный бред о цветах и травах, о деревьях и птицах, об эльфах и господине всего этого. А сирены надрывались уже так сладко, словно вселенское блаженство было их гнездом и им ничего не оставалось, как воспевать родной дом. И Мэя опять заспешила, волнуясь встрече с ним, с тем, что в