мягкой и сочной растительностью — листьями, цветами и плодами дождевого леса. А еще было до боли очевидно, что найденные Майком млекопитающие — не лошади, не носороги, не верблюды, не адские псы или адские свиньи и вообще не напоминают миоценовых обитателей саванн Северной Америки. Не напоминали они и животных Европы, Азии, Африки или Южной Америки, известных из олигоцена и миоцена.

Все попадавшиеся Майку олигоценовые и миоценовые млекопитающие, не считая немногочисленных яйцекладущих и многочисленных летучих мышей, были сумчатыми. У некоторых скелетов в области сумок даже сохранились останки детенышей, окаменевших вместе с матерями в последнем скорбном объятии на том этапе жизни, когда они были абсолютно беспомощны и не отрывались от соска.

На самом деле это неудивительно, ведь в настоящее время сумчатые господствуют в Австралии. Многие знаменитые млекопитающие в тех краях — сумчатые: коалы, кенгуру, валлаби, бандикуты, поссумы и тасманские дьяволы — всего около 250 видов. Исключений только два. Во-первых, горстка однопроходных типа утконоса и ехидны — реликты мелового периода, о которых мы узнали несколькими главами раньше. Во-вторых, ограниченный набор плацентарных: рукокрылые, впервые долетевшие до Австралии во время своего глобального распространения в эоцене и там давшие начало множеству видов, грызуны, попавшие водными путями с севера, из Новой Гвинеи и Индонезии, всего несколько миллионов лет назад, и инвазивные вредители наподобие динго и кроликов, завезенные еще позже самым инвазивным плацентарным всех времен — Homo sapiens.

Как сумчатые оказались в Австралии? Этот вопрос не давал покоя Робину Беку, одному из бесчисленных студентов, которых выучил за эти годы Майк. По пятницам мы с Робом частенько проводили вечера в пабе — он тогда стажировался после защиты диссертации в Американском музее естественной истории, а я еще готовился к защите. До того как Роб перебрался в Нью-Йорк, он проделал такое же кругосветное путешествие, как и его учитель Майк, правда, над ним угроза войны не висела. Роб — выходец с севера Англии, получил международную аспирантскую стипендию и выбрал Австралию после того, как Майк соблазнил его проектом по «странным ископаемым сумчатым», в том числе тому, которого он окрестил «как-его-донтом» («Thingodonta»)[39]. Переезд за тысячи километров ради изучения вымерших сумчатых чудиков стал для Роба и его семьи смелым шагом. Вечером накануне его вылета в Сидней его мать взглянула на чемодан и вздохнула: «Значит, ты действительно едешь?»

То же самое можно сказать о сумчатых. Как показывает исследование Роба, Австралия стала конечной станцией их кругосветного путешествия длительностью во много миллионов лет. Вспомним, что в меловом периоде метатериевые предки сумчатых в изобилии водились на северных континентах. Астероид положил конец их мечтам о господстве, и их едва не постигла участь тираннозавров и трицератопсов. Некоторым удалось найти убежище в Южной Америке, где они вместе с южноамериканскими копытными и ксенартрами (броненосцами и ленивцами) образовали фауну островного континента. Не желая оставаться на одном месте, метатерии продолжили свой поход, используя в качестве магистральных путей сухопутные перешейки, связывавшие Южную Америку с Антарктидой и Австралией. По какой-то причине южноамериканские плацентарные двинулись в Антарктиду, и по крайней мере одна группа, похоже, достигла Австралии, но они не закрепились там надолго, и сумчатые остались один на один с местными однопроходными. Когда в эоцене Австралия отделилась, она стала лабораторией, где сумчатые могли вытворять что угодно. Многие приобрели конвергентное сходство с плацентарными; появились сумчатые аналоги муравьедов, кротов, волков, львов и сурков. Другие, как мы увидим, пошли своими собственными путями.

Видообразование австралийских сумчатых началось в раннем эоцене, около 55 млн лет назад — таков возраст древнейших ископаемых метатериев Австралии. Но настоящий бум, как свидетельствуют первые находки представителей современных линий типа кенгуру и коал в Риверслее, наступил в олигоцене и достиг апогея в миоцене. Хотя на протяжении олигоцена и миоцена имели место колебания температуры и климата, густые джунгли периодически сменялись более открытым редколесьем и наоборот, в целом среда оставалась неизменной. Это было царство дождевых лесов, а не трав. Оно было насыщено влагой, там буйствовала растительность — огромные листья и яркие плоды уходящих ввысь деревьев; воздух был напоен ароматом спелых сливовидных фруктов, ископаемые остатки которых находят в Риверслее. Впрочем, гораздо чаще попадаются окаменелости млекопитающих — предел мечтаний Майка, — вмурованные в известняк после того, как животные упали в лесное озеро или свалились в ущелье.

Один из лучших примеров — нимбадон (Nimbadon). Более двух десятков этих родственников вомбата найдены в одной куче в древней пещере — вероятно, она служила замаскированной ямой-ловушкой в лесной подстилке, куда проваливались звери. Современные вомбаты — уютные толстенькие меховые помпоны, которые медленно, вперевалочку ходят на четырех ногах, то и дело останавливаясь, чтобы выложить свою чудную кубическую какашку. Нимбадон совершенно на них не походил. У него были мускулистые передние лапы, длиннее задних и с большими загнутыми когтями, он отлично карабкался по деревьям и чувствовал себя там как дома. Майк даже предполагает, что эти звери могли висеть вверх ногами, цепляясь крючковатыми когтями, подобно ленивцам. Взрослые особи весили около 70 кг и, таким образом, были самыми крупными древесными млекопитающими в Австралии как своего времени, так и всех времен. Эти толстяки отъедались на листьях и почках лесного полога и, по-видимому, передвигались стадами.

Нимбадон, несомненно, мог послужить вкусным обедом тому, кто стащил бы его с дерева. Именно на это нацеливались две группы хищников. Первую составляли тилацины, псевдопсовые охотники, ныне вымершие, но дожившие до 1936 г., когда последний полосатый «сумчатый волк» испустил последний вздох в тасманийском зоопарке. В Риверслее найдено множество видов ископаемых тилацинов, в том числе нимбацинус (Nimbacinus) размером с лисицу, упокоившийся в той же пещере, что и многочисленные нимбадоны. Мускулистая голова и мощный укус позволяли ему разрывать на части добычу намного крупнее себя — возможно, и могучего нимбадона. Однако не все тилацины были кровожадны. В ходе своей эволюционной истории они варьировали от обычных хищников до специализированных разгрызателей костей, от всеядных до насекомоядных.

Вторая категория хищников была еще более свирепой. Это были тилаколеониды — несмотря на название, их не следует путать с тилациновыми. У них особая, еще более странная родословная. Они были представителями одной группы с вомбатами и коалами, по большей части состоявшей из флегматичных травоядных, но потом переметнулись в противоположный лагерь и освоили гиперхищный образ жизни. Получившие неформальное название «сумчатые львы», они стали одними из самых жутких убийц в истории млекопитающих: их последние предкоренные зубы превратились в огромные лезвия, при смыкании челюстей разрезавшие плоть, как две встречные гильотины. На месте нимбадона спасаться от сумчатых львов на