ей. Такой взгляд я уже видел – взгляд оленя, попавшего под свет фар.

Уилла гордится тем, что плывет по течению, но теперь на ее пути появились пороги, и они сводят ее с ума. За очень короткое время многое для нее изменилось. Я хорошо помню это чувство, но теперь оно ощущается чуть иначе.

Я бы предпочел, чтобы она сходила с ума вместе со мной, но также я понимаю, что не стоит давить на независимую женщину, поэтому и позволил ей уехать.

Но я запрыгиваю в грузовик и еду за ней в главный дом, не собираясь сидеть в одиночестве, пока они с Люком вдвоем находятся под одной крышей.

Куда они, туда и я. Просто это правильно.

Я притормаживаю и глушу двигатель, не сводя глаз с окна гостевой комнаты. Когда свет выключается, я выхожу из машины и пробираюсь внутрь через парадную дверь. Наверное, мне стоит подумать о будущем ребенке – и я подумаю, – но прямо сейчас в моих мыслях только Уилла. Успокаивать ее. Быть с ней рядом.

Оберегать ее.

Я вхожу в тускло освещенную гостиную и вижу отца, сидящего в глубоком кожаном кресле с бокалом бурбона.

С ухмылкой как у гребаного психа.

– Чему ты улыбаешься?

– В кои-то веки ты принял правильное решение.

Я сверлю его взглядом:

– В кои-то веки? Какого черта это значит?

– Налей себе выпить, присядь и перестань строить из себя придурка. Ты меня ни капли не пугаешь.

Тяжело вздохнув, я направляюсь на кухню, наливаю бурбона на три пальца и возвращаюсь в гостиную, на диван.

– Ты правильно поступил, что пришел за ней. Но если с самого начала будете друг перед другом хлопать дверью, у вас будут проблемы.

– Она не хлопала дверью. Ей нужно побыть одной.

– Я вижу, ей нужно побыть вдали от тебя. – Я хмурюсь. – Что ты сделал? – Подливает он масла в огонь.

– Ничего. – Я не спешу продолжать, а вместо того склоняю голову. – Ну, точнее, не совсем. Кое-что произошло, и я мог бы отреагировать лучше. Я отстранился.

При взгляде на меня ястребиные глаза сужаются.

– Это связано с Талией?

Я отмахиваюсь:

– Нет.

Талия впорхнула, заварила кашу и снова исчезла. Как всегда, не задумываясь о последствиях.

– Ну, введи меня в курс дела. Может, твой старик и сумеет помочь.

Я откидываю голову на спинку дивана и разражаюсь язвительным смехом:

– Она беременна.

Я чувствую на себе взгляд отца и краем глаза вижу, как он задумчиво отпивает из бокала.

– Неужели я в детстве слишком часто позволял тебе смотреть, как быков сводят с телками, мальчик?

Из меня вырывается стон.

– Ты имеешь что-то против презервативов?

– Пап.

– Какой-то кинк[6] на размножение?

Я прикрываю глаза ладонью:

– Никогда больше не говори со мной об этом. То, что ты вообще знаешь этот термин, – в целом слишком для меня.

– Почему ты сидишь здесь со мной?

– Потому что я просто смотрел на нее и молчал, когда она мне рассказала. Я перебирал в голове все, что хотел ей сказать, а потом ушел в себя. Мне не хочется, чтобы она чувствовала себя в ловушке из-за меня или из-за этого. – Я покрутил пальцем, показывая на ранчо.

– А ты спросил, чувствует ли она себя в ловушке?

– Нет. Я, как полный идиот, несколько раз задал вопрос, почему у нее в сумочке морковь.

– Даже слышать не хочу, каким странным дерьмом вы, дети, увлекаетесь.

– Господь. Пожалуйста, просто убей меня, пока ты не сказал что-нибудь еще, после чего мне захочется почистить уши кислотой.

Отец и не думает останавливаться, но я слышу шутливые нотки в его голосе. Ему весело наблюдать за моими мучениями.

– Вам двоим необходимо поговорить. Я знаю, что Талия испортила жизнь тебе, но не позволь ей испортить жизнь вам. Если тебе нужна эта девушка, если нужен этот ребенок, ты должен сказать ей об этом. Если нет, то тебе нужно поработать…

При упоминании о том, что я не хочу ее, в теле закипает ярость.

– Хочу, – резко выдыхаю я, – я хочу. Хочу и ее, и ребенка.

– Тогда хватит возиться со мной, тупица. Я ухожу спать. Дети, вы меня утомили.

Он с треском ставит бокал на стол и уходит, не проронив больше ни слова. А я? Я беру свой бокал и тихо прохожу по дому. К двери Уиллы.

Я опускаюсь на пол и прислоняюсь к стене. Я планирую дождаться рассвета, закинуть ее на плечо и отнести домой.

Возможно, ей нужно время, чтобы все обдумать.

Но мне-то точно не нужно.

Я просыпаюсь, когда падаю на пол у ног Уиллы.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Опираясь на руки, я сажусь и трясу головой, чтобы протрезветь и прогнать головную боль после бурбона. Затем потираю глаза и заглядываю в лицо женщины, с которой проведу остаток жизни.

Прислонившись к дверному косяку, я смотрю на нее с минуту. Охватываю всю ее.

Она само совершенство.

– Ты пьян? – Ее взгляд падает на пустой стакан рядом со мной. – Почему ты так смотришь на меня? – Она скрещивает руки на груди и выставляет ногу вперед.

– Я не пьян. – Уже нет.

– Ты спал здесь?

– Да.

– Почему?

– Потому что мне не нравилось, что ты одна.

– Уф. – Она закрывает глаза и откидывает голову назад. – Очень романтично.

– Мне не нужно было ничего обдумывать.

Она наклоняет голову:

– Да? Ты поэтому сидел там, хлопал глазами и спрашивал про морковку?

Я не могу сдержать смех:

– Про морковку мне действительно интересно узнать. Но хлопал глазами я потому, что пытался оценить ситуацию и понять, как следует реагировать. Извини, что промолчал. Мне следовало о многом сказать.

С тяжелым вздохом она опускается к противоположному дверному косяку, и мы оказываемся лицом к лицу.

– Однажды, соврав о противозачаточных, от тебя залетела женщина, перевернувшая твою жизнь с ног на голову, так что я понимаю, как могла напугать тебя забеременевшая няня, по ее словам, принимающая противозачаточные.

Я хмурюсь:

– Уилла…

– Клянусь, я не лгала. Клянусь, я пью таблетки. Уинтер предположила, что из-за желудочной инфекции и рвоты могло все нарушиться, и пусть я думала о том, что когда-нибудь мы заведем миллион детей, я не шла на это специально, хотя на самом деле не так уж и расстроена; а еще это звучит ужасно, потому что я не хочу заманивать тебя в ловушку, так что…

– Уилла!

Ее глаза расширяются, и она откидывается назад. Я протягиваю руку и кладу ее босые ноги себе на колени.

– Еще немного, и у тебя легкие откажут, если будешь говорить такими предложениями, детка. И нет никого другого, с