поодиночке. – По голосу слышно, что и она плачет. – Им лучше вместе, чем порознь.

Я поворачиваюсь и обнимаю ее, думая, а не свалить ли неконтролируемое рыдание на гормоны.

– Только не заставляй его ждать слишком долго, Уилл, – шепчет она мне на ухо. – У него без тебя сердце разрывается.

Она говорит о разбитом сердце, и я теряю остатки контроля. От моих слез намокает рукав ее кофты, потому что я думала, мне нужно личное пространство.

Но и у меня без Кейда разрывается сердце.

34

Кейд

Все, что мне требуется в главном доме, – мешки с цементом из сарая. Все, что мне нужно, – изматывающий физический труд. Одиночество. Вдали от жалостливых взглядов и властной семьи.

Но вот я смотрю на Люка, кричащего «привет» в колодец. Это должно заставить меня улыбнуться, но сегодня улыбаться трудно.

Улыбаться, когда Уиллы нет рядом, – невозможно.

– Пап, как думаешь, внизу кто-нибудь живет?

Окей. Жутко.

– Нет, чувак, там просто куча монет.

Он с любопытством склонил голову:

– Монеты?

С тяжелым вздохом я бросаю сумки по обе стороны от себя и подхожу к колодцу.

– Да. Мы с мамой бросали в колодец монетки и загадывали желания. – Я смотрю вниз, в черную дыру и ощущаю родство с ней. Пустота. Эхо.

– С бабушкой? – Люк знает все о бабушке Изабель, хотя ни разу в жизни ее не видел.

– Да. Она назвала ранчо в честь колодца. Когда они с дедушкой покупали землю, он сказал ей, что выбор названия за ней.

– Что ты загадывал? – Он снова заглядывает в темноту, и я кладу руку ему на плечо. Видеть его склонившимся над краем слишком волнительно.

Почесывая бороду другой рукой, я ломаю голову. Не могу вспомнить. Кажется, прошла целая вечность. Будто это было в другой жизни.

– Наверное, конфеты.

Люк одобрительно кивает:

– Умно. Сбывалось?

Уголки моих губ дрогнули. У него всегда получается поднять мне настроение. Зная мою маму, уверен, многие наши желания сбылись.

– Обычно, да.

– У тебя нет монетки? Я хочу загадать.

В животе возникает тяжесть, легкие сжимаются. Такой простой вопрос, и все же для меня он имеет огромное значение. Я делаю для своего мальчика то, что когда-то сделала для меня мама.

Я молча достаю из кармана бумажник и расстегиваю кармашек для мелочи.

– А важно, какая именно монета?

– Нет, дружок. – Я сую ему в руку серебряную монету и, убирая портмоне, останавливаюсь, затем слегка качаю головой и достаю еще одну.

Себе.

– Ладно, – начинаю я, сглатывая нехарактерный ком в горле. – На счет три. Закрой глаза.

Люк зажмуривается, и его лицо становится серьезным. Он очень сосредоточен.

Я запускаю пальцы в его мягкие, как шелк, медные пряди и закрываю глаза.

– Раз… два… три…

Плеск воды от упавших в нее монет смешивается со звоном ветряных колокольчиков на заднем крыльце.

С закрытыми глазами я загадываю Уиллу.

Жизнь с ней.

Семью с ней.

Старость и смех с ней.

Я открываю глаза и вижу, что Люк задумчиво смотрит на меня.

– Что ты загадал? – интересуюсь я в надежде на легкий ответ. Думая, что он будет нелепым. Несерьезным.

Вместо этого – удар под дых.

Он наклоняет голову набок и заглядывает в темный колодец:

– Я пожелал, чтобы Уилла вернулась.

В глаза будто песок попал, когда я притянул сына к себе, и он обнял меня.

И голос предательски сорвался на словах:

– Я тоже, дружок. Я тоже.

35

Уилла

С положительным результатом анализа крови на руках я сажусь в джип и отправляюсь обратно на ранчо «Колодец желаний».

В то время как городские улицы переходят в автострады, которые, в свою очередь, переходят в проселочные дороги, я думаю о том, как все изменилось с моего последнего приезда. Как я прилетела сюда по прихоти, с развевающимися по ветру волосами и без капли ответственности на радаре.

Да. Все изменилось. Радикально.

Но, как ни странно, я спокойна.

Последние пару дней я лила слезы, а я не плакса. Я строила планы, а я не предусмотрительна. У меня свежий взгляд на вещи. Мне потребовалось время, чтобы разобраться в ситуации.

Я поняла, что мне лучше с Кейдом, чем без него. И думаю, ему тоже лучше со мной. И я намерена сказать ему об этом, а потом наблюдать за тем, как он закатывает глаза.

Должно быть романтично.

По мере пути мысли все сильнее и сильнее опутывают меня, и беспокойство растет. В голову лезет «а что, если…».

Я включаю самую бодрую музыку восьмидесятых, какую только удается отыскать, и нервно грызу ногти в надежде, что ему этого хочется так же сильно, как и мне. В надежде, что не загнала его в тупик.

Доехав до длинной подъездной дорожки, я паркую джип, делаю несколько глубоких вдохов, ерзаю на водительском сиденье и снова повторяю ободряющую речь пьяной девушки. Вот только я абсолютно трезва, и мои заботы гораздо серьезнее, чем то, что я выгляжу потной или спотыкаюсь перед горячим парнем в баре.

Я умный дееспособный взрослый человек. У меня есть любящая семья и друзья. Для меня это просто очередная возможность начать новую главу в жизни. И я чертовски запуталась.

Покачав головой на собственные слова, я завожу джип и направляюсь прямиком к маленькому красному дому Кейда.

К маленькому красному дому со свежеуложенным тротуаром перед входом.

К маленькому красному дому с милым темноволосым мальчишкой на крыльце, бренчащим на гитаре.

К маленькому красному дому с мужчиной, от которого чаще бьется сердце, а щеки горят от одного его хмурого взгляда, который я ловлю на себе сейчас.

И я задаюсь вопросом, а хмурый ли это взгляд? В его лице сквозит любовь, сквозит страстное желание такой силы, что мышцы в груди сводит.

Я спешно паркуюсь, чтобы выйти из машины и вдохнуть с ним один и тот же воздух.

Мои мальчики.

– Уилла! – Тут же гитара Люка остается лежать на крыльце, и он мчится по лужайке ко мне. – Я так рад, что ты вернулась.

– И я, дружок. И я, – говорю я, обнимая мальчика. Но взгляд прикован к его отцу, стоящему там же в джинсах, узких, как вторая кожа, с небрежно упертыми в бока руками. Чертова кепка надета задом наперед.

Деревенский парень, выглядящий так же хорошо, как Кейд Итон, должен быть вне закона.

Но в действительности он мой.

– Привет! –