— Существом? — напрягся Джим.

— Просто возьми контракт, выполни его и не задавай вопросов… Потом новый контракт… Не отказывайся. Нам это очень выгодно — и сразу в виде денег, и позже в виде нашего положения.

Сидя в своей комнате, Джинни пыталась понять, что с ней не так.

Острое чувство тоски и потери не покидало девочку уже не первую неделю. Казалось, что в доме чего-то не хватает. Чего-то важного. Теплого и большого. Родного. Приносящего радость и уют. Привычного.

Однако, любые попытки понять и вспомнить вызывали у Джинни лишь ноющую головную боль и непонятный страх, быстро переходящий в ужас, тошноту и текущую из носа кровь. После этого сердце девочки часами продолжало бешенно биться в груди, будто бы пытаясь выпрыгнуть и убежать, а кровь громким набатом стучала в ушах. В это время тело ребенка становились ватным, непослушным, а любая попытка заставить себя сделать хоть что-то, даже просто пошевелиться, требовала невероятных усилий.

Если бы не странный дневник, что стал отвечать девочке на её записи и пролитые слёзы, то она бы уже сошла с ума. Страх, что ледяной игрой засело в сердце Джинни, парализуя её волю, отступил только благодаря Тому, странному невидимому другу, живущему на пустых страницах магической книги. Именно его почерк, красивый, так похожий на старинные рукописи, удивительным образом успокаивал девочку, придавая ей уверенности.

Логичность вопросов Тома заставляла Джинни думать и задавать себе вопросы, ответов на которых не было. Зато появлялись сомнения не столько в себе, сколько в реальности окружающего мира.

— А что твои родители говорят по поводу твоего состояния? Они хоть что-то заметили? — появилась очередная надпись на пустой странице, выведенная красивым твёрдым почерком.

— Папа, как его уволили, долго работал по ночам и даже по нескольку дней. А потом… Он каким-то другим стал. Ему руку отрезали и теперь вместо неё протез, — старательно вывела девочка ответ, стараясь писать аккуратно, избегая клякс и ошибок, что давалось ей с большим трудом, — Только папа снова дома, не работает, но постоянно в подвале.

Ей уже давно стало понятно, что Том не терпит неаккуратность и безграмотность. К тому же, невидимый собеседник будущей ученицы Хогвартса настаивал на самостоятельной подготовке, дабы не только быть образованной, но и способной за себя постоять.

С последним рыжеволосая девочка была полностью согласна. Ощущение замершей руки, оторванной у её отца заклятием, потоки обжигающе теплой крови и её отдающий металлом запах навсегда врезались в память ребенка. Они каждую ночь снились ей в кошмарах, где странная девочока с каштановыми волосами, вместе с того же возраста мальчиком-блондином, громко смеясь, бросают во все стороны заклятия, заливая кровью их жертв улицу.

По этой же причине, Джинни взялась читать книги, которые были куплены для Хогвартса и отрабатывать показанные в них чары и заклинания. Не все, но те, что можно было исполнить без каких-нибудь разрушений. Том старательность девочки оценил. Как и её стремление стать сильнее.

Удивительно, но первые же робкие попытки Джинни самостоятельно использовать магию показали всю её слабость. Уже после двух-трех заклинаний к горлу будущей ученицы подкатывала тошнота, руки начинали дрожать, а ноги подкашивались. В эти секунды она вспоминала как ей отец лишился руки. Почти сразу же волна липкого страха накрывала Джинни с головой. Тогда девочка бросалась под кровать, где могла часами беззвучно рыдать.

Позднее, когда Тому удалось разговорить Джинни, она смога высказаться, хоть и путем переписки с этим невидимым магическим другом. К её удивлению, стало легче. Не сразу, но с каждой такой «беседой» страх всё больше отступал, а его место занимали многочисленные вопросы.

Впрочем, копились они не только у Джинни. Её книга-собеседник тоже часто замолкала на многие часы, будто бы впадая в задумчивость.

— А мама? — появилась надпись.

Девочка непонимающе смотрела на вопрос Тома. Она силилась понять, что же такое «мама». Почему-то, в голову сразу лезли картины из прошлого, когда они были все вместе — папа, старшие братья… и кто? Всегда было ощущение, что рядом был кто-то ещё. Некто большой, добрый, заботливый и теплый. Но, стоило сейчас попытаться вспомнить кем являлся этот человек, как ответом были пустота, страх, чувство потери и ужас, быстро заполняющий сознание ребенка.

— Что такое «мама»? — дрожащей рукой написала Джинни вместо ответа на вопрос Тома.

Надпись быстро исчезла. Некоторое время, дневник с черной кожаной обложкой ничего не отвечал. Джинни даже испугалась, что сломала столь полезный артефакт, который так щедро поделился знаниями о Хогвартсе и помог избавиться от постоянной головной боли, донимавшей девочку уже несколько месяцев.

— Мама — это женщина, что тебя родила и воспитала, — последовал ответ каким-то странным, словно бы дергающимся, почерком, — Почему ты о своей матери не вспоминаешь?

— Я не знаю, что такое мама и кто меня родил. Всегда были только отец и братья.

Том вновь некоторое время хранил молчание, а затем на пустом листе появилась надпись:

— Закрой меня, сделай порезы на ладонях и положи руки на мою обложку.

Послушно выполнив требование артефакта, девочка замерла, а затем без чувств рухнула на пол. Раны на её ладонях быстро затянулись, не оставляя после себя даже шрамов, а кожаная обложка будто бы обновилась. Потертости на её поверхности исчезли, а сам материал стал выглядеть так, словно ежедневник лишь вчера покинул цех типографии.

Между тем, крестаж, самый сильный и единственный обладающий собственным сознанием, из тех что были созданы Томом Марволо Риддлом, делал то, что совершенно не свойственно артефактам — думал и анализировал, делая выводы.

Тот факт, что кто-то совершенно безграмотно и неумело применил заклинание «Обливиэйт» в отношении ребенка, он понял сразу. Тому даже не требовалось проникать в разум этой Предательницы Крови. Однако, чтобы она была полезна, пришлось на какое-то время избавить её от части последствий чьей-то ошибки… или же злого умысла. После того, как девочка стала более-менее вменяемой и Том смог начать ею манипулировать, оказалось, что эта Уизли невероятно слаба магически. Её сил и крови попросту не хватит на возрождение, из-за чего ритуал пришлось отложить до лучших времен начать думать