– Константин Иванович, если вас не затруднит, зайдите, пожалуйста, в мой кабинет. Прямо сейчас.

И всё…

И пошёл мой Костик-хвостик, как миленький пошёл. Тихо, мирно, без единого даже звука. А шеф уже к Бугрову поворачивается.

– Прошу извинить, Александр Сергеевич. Надеюсь, больше такого не повториться. Впрочем, если желаете, можете написать докладную на моё имя.

А Бугров молодец! Или это он просто профессора своего побаивается, а по сему не желает в скандалах ночных фигурировать, пусть даже и в качестве потерпевшего.

– Да нет, что вы, Иван Иванович! – отвечает, и так искренне, представляете… – О чём писать то? Ничего и не было! Стояли, беседовали. А потом Константин Иванович мне один приёмчик хотел продемонстрировать. Из самозащиты без оружия. По моей личной просьбе, кстати.

Уж чего-чего, а такого шеф наш, кажется, ну совершенно не ожидал услышать.

– Извините ещё раз тогда, – процедил сквозь зубы с издевкой какой-то непонятной, и пошёл себе вслед за Костей. На меня даже не взглянул, будто и не было тут меня вовсе, будто меня вообще на свете белом не существует! Не знаю даже, за что только он персону мою так ненавидит люто? Где бы не встретил – только что не трясётся от злости. А может и трясётся, да сквозь жировые отложения не разглядеть…

И вообще, пошёл бы он на три весёлых буквы, алкоголик несчастный! Меня тоже от его противной рожи тотчас же трясти начинает, причём сразу же. И как только с такой обезьяной бабы спят? А ведь спят же, знаю! Даже в нашей смене одна такая оригиналка имеется. И не сказать, чтобы старая очень, и с лица ничего ещё… а вот же нашла себе партнёра по душе! Или, скорее, по расчету?

А может потому и злится алкоголик этот жирный, что я то на него ноль целых, ноль десятых?

Ну, да мне наплевать и забыть! А вот Костика и вправду жалко. Будет ему теперь «втык», и «втык» здоровенный! А всё потому, что жена Костика шефу нашему то ли двоюродной сестрой, то ли троюродной племянницей приходится. Видела её, кстати, как-то… рожа – не приведи господь! Да любой на месте Костика от такой-то жены…

И тут только до меня дошла основная причина столь упорной со стороны шефа ко мне неприязни. Ну, надо же, сколько там было того флирту… уже донесли, информировали, так сказать…

Пока я таким вот образом размышляла, Бугров мой джинсики свои наконец-таки закончил отряхивать и на меня взор свой томный перевёл. Как будто он и не при чём совсем…

Хотя, по правде ежели, а в чём он, собственно виноват? В том, что мне понравился, что я без ума от него, идиота?

А ведь и правда без ума! Я только сейчас это поняла. Поняла, вздохнула, как дура последняя, и тут же решила, что, чему быть – того, как говорится, не миновать! Так что, не стоит и откладывать…

Вздохнула я тогда вторично, за руку его взяла.

– Пошли, – говорю.

Даже не спросил, куда. А впрочем, что спрашивать… и так всё ясно…

Нинки моей в комнате не оказалось, что, впрочем, и не удивительно и вполне предсказуемо. Я, скорее, удивилась бы, застав её здесь…

– Заходи! – шепчу Бугрову. – Только тихо! Ой, да не лезь ты с поцелуйчиками своими, раздевайся лучше, а я дверь первым делом запру…

В общем, вот так, всё то, чего не миновать, и произошло…

А под самое уже утро заявляется вдруг моя Нинка и ну в дверь изо всей силы барабанить.

– Верка, проснись, это я! Да проснись же ты, соня!

Чего проснись, проснулась уже!

Вскакиваю я, как ошпаренная. И Бугров башку свою лохматую от подушки отрывает, вертит ей во все стороны обалдело…

– А ну, исчезни! – свирепым шёпотом приказываю ему. – Что б пять секунд… и не было тебя здесь!

– Не понял! – и почти во весь голос (представляете!), идиот. – Куда это мне исчезать?

Хотел ещё что-то добавить, но я ему рот вовремя ладошкой зажала.

– В окно прыгай! – шиплю. – Да побыстрее давай, пошевеливайся!

Дошло, наконец, вскочил. Стоит во всей красе своей первозданной, озирается. Хоть бы прикрылся чем, нахал!

– Одежда моя где? – шипит.

– Может, тебя и одевать ещё прикажешь?!

Сгребаю я в охапку все эти его тряпки-шмотки, окно распахиваю и всю эту рухлядь туда! У Бугрова моего глаза не то, что круглыми – квадратными сделались.

– Ты что?! – орёт. – Сдурела совсем?!

Шёпотом, правда, орёт, не в полный голос.

А я его за руку и тоже к окну.

– Прыгай! – шиплю. – Там и оденешься!

Что ему ещё оставалось делать…

Пошёл как миленький, питекантроп мой, только попой своей неодетой сверкнул прощально. А Нинка снова в дверь бухает.

– Верка, ты что?! Оглохла, что ли?!

Пришлось отозваться.

– Да иду я, иду! Уже иду!

А как же мне, спрашивается, идти, если этот идиот бородатый торчит за окном, никак уйти не может…

– А, чёрт! – шипит. – Крапивы развели!

И смех, и грех! Хотя, если честно, крапива за нашим окном и впрямь здоровущая вымахала. В рост человека, можно сказать, крапивища…

Я к окну снова.

– Ну, сколько можно копаться?! Да отойди ты от окна, там оденешься!

– Плавки! – шепчет. – Плавки!

– Что, плавки?

– Плавки мои где?!

О, боже! За что мне такое наказание!

Бросилась я к кровати. Всё перевернула, всё перерыла, еле-еле обнаружила плавки эти чёртовы. Под подушкой оказались, представляете!

Наконец-то всё уладила, разобралась со всем, бегу Нинке дверь отворять. И вспоминаю на полдороге, что и сама то я тоже ни во что не одетая. Я тогда назад, за халатом…

Открываю, наконец…

Вошла моя Нинка. Не совсем вошла, остановилась на пороге и подозрительно так на меня уставилась. С прищуром.

– Ты чего, – спрашивает, – не открывала столько?

– Спала, – говорю, – вот чего! Ты бы ещё раньше заявилась!

А сама зеваю во весь рот, и так натурально это у меня получается. Хотя, собственно, а почему бы и нет, ибо спать я хочу прямо-таки зверски. Ночью этот нахал их нахалов так разошёлся, что я и задремала-то самый максимум, на полчасика. А то и того не наберётся…

Ничего Нинка мне на это моё враньё не ответила. Зашла, наконец-таки, в комнату, в тумбочку свою углубилась. Ищет там что-то очень для себя важное, а что именно, об этом я и понятия даже не имею.

Ну а я плюхнулась вновь на растерзанную свою кроватушку. Сижу, гляжу на Нинку невинными своими глазёнками, зевать продолжаю. Сижу, зеваю, а Нинка моя всё в