В ответ прогремело:

– Воистину так, государь!

Царь объявил о помиловании более ста восьмидесяти осужденных. Казни подверглись лишь главные зачинщики заговора, установленные в ходе долгого и кропотливого следствия.

Иван Грозный стоял у лобного места до того момента, как был казнен последний осужденный. Затем он вернулся в Кремль.

Там у него случился новый приступ неведомой болезни. Лекарям Курту Рингеру и Федоту Борзову пришлось потрудиться, чтобы привести государя в чувство.

Два дня после казни он провел в постели. Царь поднялся, избавился не только от недуга, но и от прежнего отношения к подданным, окружающим его.

Он и далее держал при себе приближенных, которые пользовались царским доверием, выполняли ответственные поручения, командовали полками, являлись наместниками крупных и малых городов. Но его отношение к ним стало теперь совершенно иным. Иван Васильевич все больше замыкался в себе. Он проводил в одиночестве долгие вечера. Впрочем, это не влияло на управление государством.

А внешняя обстановка страны продолжала оставаться напряженной. Враги не желали мириться с усилением влияния России на международной арене.

Царь прекрасно понимал, что ни турецкий султан, ни крымский хан не смирятся с позорным поражением под Астраханью и попытаются взять реванш. Речь Посполитая, заключившая договор о союзе со Швецией, не оставит намерения вернуть себе земли, утраченные в ходе Ливонской войны, заодно прихватить и кусок территории русского царства. Смерть Марии Темрюковны повлияет на отношения с горскими народами.

Иван Грозный готовился к новым войнам. Главные, судьбоносные для России решения ему приходилось принимать практически в одиночку, надеясь только на свой ум, опыт, талант великого правителя.

Он не мог положиться даже на собственного сына, наследника престола, обладавшего характером своевольным, но податливым. Именно вокруг семнадцатилетнего царевича теперь собиралось мятежное боярство. Иван Васильевич был окружен детьми, свитой, и в то же время был одинок.

Здесь надо сказать, что ему довелось пережить еще одну личную трагедию. 26 июня 1571 года государь объявил о своей помолвке с Марфой Собакиной, дальней родственницей Малюты Скуратова. Уже после этого она вдруг заболела. 28 октября Иван Васильевич в Александровской слободе сыграл скромную свадьбу. Через неделю, 4 ноября, женился и царевич Иван Иванович. Между тем царице становилось все хуже, и 13 ноября она скончалась.

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа —

Край родной долготерпенья,

Край ты Русского народа!

Не поймет и не заметит

Гордый взгляд иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь небесный

Исходил, благословляя.

Ф.И. Тютчев

В конце сентября 1570 года от Рождества Христова у одинокого дуба, шелестящего вековой кроной, на кошмах устроились двое мужиков, вооруженных саблями. Это были Мартын Кононов и Влас Иворин из сторожевого отряда.

Влас поежился.

– Холодает, однако!

Кононов, старший по возрасту и должности, усмехнулся.

– Не замерзнешь. Ты коней стреножил?

– Угу. В овраг отвел.

– Правильно. – Мартын достал из сумки сухари, подвинул поближе бурдюк с водой. – Перекусим, Влас, а то живот уже сводит.

– У меня овсяная мука есть. С водой смешаем.

– Сухарями обойдемся.

– Может, огонек разведем?

Кононов строго посмотрел на товарища.

– Какой огонь? Костер будет виден далеко. Ветер разнесет дым по всей округе.

– Так нет же никого в степи. Другие дозоры знаков не подают, даже те, что стоят южнее нас.

– Ты не за других, а за себя отвечай! Зимой татар тоже никто не ждал, а они прошли чрез все заставы да напали на окраины Рязанской земли. Хорошо, войска воеводы Хворостина вовремя подошли да отогнали басурман.

Сторожа перекусили. Ночь вступила в свои права. Над степью нависла чернота, сияющая тысячами звезд. Ветер стих.

– А скажи, Мартын, в этом году пойдут на нас крымцы?

– Хан Девлет-Гирей ко мне послов не присылал, планы свои не открывал. – Мартын улыбнулся. – А если серьезно, то могут. Где основная часть наших полков? В Ливонии, еще у Казани да Астрахани. На Москве войска немного. Гирей о том знает. Вот только пойдет ли он прямиком на столицу или по привычке ударит по приграничным землям? Этого никто не знает, кроме самого Гирея. Ладно, хватит болтать. Подымись на дерево да осмотри округу.

– Чего я сейчас увижу?

– Кто знает, может, и увидишь или услышишь. Исполняй службу, Влас.

Иворин залез на дуб. Кононов прислонился к дереву и задремал. Через два часа он сменил напарника. Влас тут же уснул, но ненадолго. С рассветом Кононов буквально свалился на него.

Иворин вскочил.

– Ты что, Мартын?

– Татары идут по шляху!

– Чего?

– Того! Не проснулся? За лесом облако пыли. Значит, по дороге идет отряд. А кто может приближаться со степи? Только татары!

– А вдруг наши? Опричная дружина, которая уходила в степь два дня назад?

– Она в город еще вчера вернулась. Наших в степи быть не может. Значит, татары. Так, Влас, давай на коня и скачи к Казатулову. Передай, пусть Богдан отправит на село Данилу, предупредит станичного голову, сам же возвращайся. Да держись оврагов.

– Понял!

– А понял, чего медлишь? Одна нога здесь, другая там, пошел!

Иворин скрылся в овраге, и Кононов вскоре услышал топот его коня.

Он вновь взобрался на дерево. Облако пыли, замеченное им под лесом, перемещалось в сторону реки.

Кононов почесал бороду. Чего это вдруг татары двинулись к Оке? Там, куда они шли, не было ни сел, ни деревень, только рощи, холмы, покрытые кустарником, да степь, обрывающаяся у берега реки. Басурмане сошли с Муравского шляха и заблудились? Или хотят по берегу выйти к крепости? Но тогда им надо переправиться через реку.

Иворин вернулся быстро и доложил старшему, спустившемуся с дерева:

– Все сделал, как ты сказал. Богдан отправил Данилу на село. А чего татары?

– К реке идут.

– Зачем? Там берега крутые и сразу глубоко. Для переправы места не лучшие. Сподручней ближе к селу.

– Кто знает, что у басурман на уме? Поживем – увидим.

– Мне на дерево?

– Давай! Солнце уже высоко поднялось, ждать ребят с Ермолаем недолго осталось.