– Не знаю. – Пристав прижал руки к груди. – Не иначе сам Филипп. Больше некому.

– Сам? Ты, Кобылин, отвечал за безопасность Филиппа. С тебя и спрос будет.

– Да я-то при чем?

– И с тебя, игумен, тоже! – Скуратов резко развернулся и вышел из кельи.

Во дворе Корза спросил:

– Что случилось, Малюта?

– Великая беда, Глеб. Филипп мертв.

– И как теперь быть?

– Я к царю с людьми Стригуна, а ты займи монастырь, игумена и пристава держи при себе.

Из кельи вышел Кобылин.

– Мне надо сообщить в Новгород о смерти Филиппа.

Скуратов тяжело взглянул на него.

– Кому? Пимену?

– Да, владыке и воеводе.

– Оставайся здесь. Думаю, что в Новгород ты попадешь не скоро.

Скуратов с небольшим отрядом вернулся в стан.

Царь спросил:

– Чего один? Где Филипп?

– Не вели, государь, казнить!

– Что случилось?

– Мы не застали его живым.

– Что ты сказал?

– Филипп умер незадолго до нашего прибытия. Видно, отравился угаром от печи.

Малюта поведал государю о том, чему стал свидетелем в монастыре.

Иван Грозный тут же направился туда.

Не замечания никого, он прошел в келью, встал у постели умершего друга и прошептал:

– Прости меня, Филипп, ради Бога. Не сберег я тебя. Не смог. И Дмитрий Ургин покинул нас. Теперь вы встретитесь, а я останусь здесь, один на этой грешной земле.

Скуратов тихо подошел и спросил:

– Тело Филиппа на Москву повезем?

Царь повернулся.

– Игумена сюда!

Вошел настоятель монастыря.

– Филипп что-нибудь говорил в последние дни? О чем-нибудь просил?

– Да, государь. Я как-то зашел к нему, и он неожиданно сказал: «Вижу свою кончину. Приблизилось время моего подвига». Филипп исповедался, принял причастие.

– Он чувствовал близость смерти. Филипп никогда никому не льстил, всегда говорил одну лишь правду, как бы горька и обидна она ни была. Хоронить его будем здесь. Кобылина арестовать!

Филипп был захоронен за алтарем соборной церкви Богоматери. Позднее, в 1591 году, его останки были доставлены на Соловки. Точная дата его канонизации не известна. В 1652 году часть мощей Филиппа перевезли в Москву и положили в раку в Успенском соборе.

Иван Васильевич простился с другом и вернулся в войско. Он продолжил поход в решимости строго наказать не только государственных изменников, но и лиц, причастных к изгнанию с кафедры и смерти Филиппа. В том, что тот был убит, царь не сомневался.

Передовые отряды опричников вышли к Новгороду 2 января. 6-го числа туда прибыл сам царь и стал лагерем недалеко от города, там, где во времена независимости жили князья. Сразу же были посланы гонцы за воеводой Петром Пронским. Он прибыл в ставку царя.

Само назначение Пронского на должность наместника Великого Новгорода вызывало недоумение и у земских бояр, и среди высшего руководства опричниной. С 1558 года по 1565 год он служил у князя Старицкого. В шестьдесят пятом году ему был пожалован боярский сан. В 1568 году Пронский вошел в опричную думу.

Все это свидетельствовало о неограниченном доверии к нему Ивана Грозного. Это несмотря на то, что многочисленная родня Петра в то время служила литовским великим князьям. Его родной дядя Семен принял там католичество, стал называться Фридрихом. В Литве же находились еще один дядя и двоюродный брат.

И вдруг Иван Грозный назначил Петра Пронского наместником Новгорода, той самой крепости, которую бояре-заговорщики собирались сдать королю Сигизмунду! Царь, как и всегда, проявил политическую гибкость, спутал планы заговорщиков. Своими действиями он показал, что не испытывает ненависти к новгородцам, видит в них своих верных подданных.

Царь усадил наместника на лавку напротив себя.

– Ну, Петр Данилович, докладывай, что творится в доверенном тебе городе.

– Виноват я, государь! Как ни старался, а не смог предотвратить заговор. А раз виноват, так и наказывай меня первым. Я готов ко всему, но пред тем как ты вынесешь мне приговор, хочу предупредить, что бывшему митрополиту Филиппу грозит смертельная опасность. Пимен приложит все силы, дабы тот замолчал навеки. Ведь Филипп может очень много рассказать о том, как дьяки да бояре и в Новгороде и в Москве замышляли сдать северные крепости Сигизмунду.

Иван Грозный помрачнел.

– Опоздал ты, князь, с предупреждением. Двадцать третьего декабря злодеи умертвили Филиппа в монастыре.

– Да что ты? Господи! Какой человек был! Без Пимена здесь дело не обошлось.

– У тебя есть доказательства его вины?

– Нет.

– Вот и у меня нет. Посему я учиню следствие как по измене новгородских вельмож и духовенства, так и по выявлению убийц Филиппа.

Князь Пронский проговорил:

– Последнее вряд ли удастся, государь. Пимен хитер, следов не оставил.

– Посмотрим!

– Кому мне сдать должность?

– Разве я освободил тебя от исполнения обязанностей наместника Новгорода?

– Нет, но…

Царь не дал Пронскому договорить.

– Довольно, князь, о пустом. Скажи, каково настроение населения города?

Пронский вытер пот с лица и доложил:

– Настроение разное. Дворянство и служивые люди держатся спокойно. Бродят слухи, что ты привел опричные войска, дабы разгромить Новгород, а за ним и Псков, но народ в них не верит.

– Кто распускает слухи, выяснил?

– Люди Пимена.

– Кого-нибудь взяли?

– Нет. Потому как слухам никто не верит. Если бы ты желал разорить город, то разве пришел бы с опричным войском, уступающим по численности и вооружению дружине Новгорода?

– Что духовенство, бояре?

– Пимен находится на своем подворье, с ним его дьяки. Бояр в городе мало, одни загодя уехали, другие совсем недавно.

– Почему?

– От чумы бежали. Не обошла она Новгород. Больше десяти тысяч человек похоронили в братской могиле.

– На Москве умирало до шестисот человек в день. От заразы мы потеряли более трехсот тысяч жителей по всей стране. Ни одна война не уносила стольких жизней. Но ты, Петр Данилович, ничего не сказал о духовенстве.

– Я говорил, государь, что Пимен сидит на своем подворье. Он, наверное, думал, что ты вызовешь его вместе со мной, человека своего присылал, интересовался, как да что.