— В самом деле, — сказал Всеслав с невольным содроганием, — посмотри, как он волнуется и кипит.

— Чего ж ты боишься, боярин?

— Но разве мы не можем утонуть в Днепре?

— А за что ему, батюшке, потопить нас? — возразил спокойно Тороп. — Что мы ему сделали? Нет, молодец, все будет ладно, лишь только бы боярин мой не опоздал. Ну, вот и Аскольдова могила!

Наши беглецы, пройдя мимо развалин церкви, взошли на небольшую насыпь, венчающую главу высокого утеса. Как грозный старец-исполин, стоял он, склонившись угрюмо, над рекою; казалось, внимал ее буйному ропоту и как будто бы прислушивался к плеску волн, которые, крутясь и бушуя, обливали пеною его вековое подножие.

— Постой-ка, молодец! — сказал Тороп. — Вон что-то чернеется у того берега: кажись, лодка?

Всеслав устремил свой взор в мрачную даль, и хотя с трудом, но рассмотрел, что небольшой челнок, управляемый одним человеком, то исчезал среди волн, то снова появлялся на поверхности воды.

— Так и есть, это боярин, — продолжал Тороп. — Да и кого нелегкая понесет в такую погоду на челноке! Эк его поматывает, словно щепочку на днепровском пороге. Ну, трудно будет ему причалить к нашему берегу: вишь здесь какой прибой!

Вдруг порыв сильного ветра завыл в стенах разрушенного храма, небеса вспыхнули и вслед за оглушающим ударом грома зашумел проливной дождь.

— Ступай-ка с нею, молодец, в эти развалины, — сказал Тороп, указывая Всеславу на церковь. — Там все-таки хоть где ни есть за стеною приютиться можно, а то здесь ее вовсе, сердечную, дождем захлещет. А я сойду вниз да помогу боярину пристать к берегу.

Всеслав, прикрыв верхним своим платьем дрожащую от страха Надежду, вошел вместе с нею в знакомые ему развалины. Пройдя трапезу, они остановились под сводом, уцелевшим над тем местом, где некогда была святая святых.

— О, Всеслав, — сказала Надежда, — быть может, ты в последний раз стоишь со мною вместе в этом храме истинного Бога! Кто знает, еще несколько мгновений, и мы разлучимся навеки?..

— Навеки? — воскликнул юноша, прижав ее к груди своей. — О, нет, ничто в свете не разлучит меня с тобою!

— А смерть? — шепнула девушка, поглядывая робко вокруг себя.

— Смерть? — повторил Всеслав. — Нет, милый друг, Бог милостив, если ж он не судил нам спастись…

— То мы умрем вместе, — прервала с живостью Надежда. — Да, мой суженый, здесь на земле никто не разлучит нас, но там!.. Ах, Всеслав, разве Господь соединил уже нас неразрывными узами? Разве я жена твоя?.. О, с какою бы радостью я покинула этот грустный свет, если бы ты был моим супругом! Я слыхала не раз, что тех, коих Господь соединяет на земле, ничто уже разлучить не может. Всеслав, — продолжала Надежда, устремив умоляющий взор на юношу, — мы стоим теперь в храме истинного Бога. Он слышит слова наши… Назови же меня теперь, пред лицом Его, твоею супругою и обещайся не разлучаться со мною ни в здешнем, ни в будущем мире.

— Так, — вскричал Всеслав, — ты моя супруга! Да примет Господь, внимающий словам нашим, мой обет: и жить и умереть с тобою вместе.

— А я, — сказала Надежда, — обещаюсь пред лицом Его разделять с тобою и горе, и радость; быть верным твоим другом и повиноваться во всем точно так же, как я во всем повиновалась отцу моему… Но когда же я увижу его, Всеслав?.. Ты обещал мне…

— Да, мой друг, да! — прошептал Всеслав. — Быть может… О, Надежда, Надежда, сердце мое предчувствует — мы скоро с ним соединимся!

— Как мы будем счастливы! — сказала Надежда, склонив голову на плечо юноши. — Мы все вместе уйдем в Византию… Не правда ли, мой друг?.. О, Всеслав, ты не знаешь этой благословенной страны, ты не дышал ее свежим, благовонным воздухом, не отдыхал в тени ее вечнозеленых лавров, ты не видал еще этих темно-голубых, безоблачных небес Византии! О, как мы будем счастливы! Ты, я, отец наш — мы все станем жить вместе, где-нибудь на берегу Босфора Фракийского или вблизи светлой Пропондиты, в небольшой веселой хижине. Я обсажу ее пахучими цветами; мы будем вместе с тобою ходить по всем православным церквам византийским, посещать благочестивые обители, знаменитые лавры, станем молиться вместе… О, как мы будем счастливы! — повторила Надежда с какою-то простодушною радостью младенца, который играет беспечно среди цветов на могиле своей матери.

— Но ты не слушаешь меня! — продолжала девушка, заметив, что Всеслав оглядывался с беспокойством назад.

— Тише, тише, мой друг! — шепнул Всеслав. — Чу!.. Опять!.. И с этой стороны!.. Человеческие голоса… так точно — сюда идут!

— Всеслав! — загремел с другой стороны знакомый юноше голос.

— Это Веремид! — вскричал Всеслав. — Скорей, скорей, Надежда, мы спасены!

Они выбежали из развалин. Подле Аскольдовой могилы стоял незнакомый. Буйный ветер рвал с его плеч верхнюю одежду и расстилал по воздуху густые его кудри. Он держал в руке обнаженный меч.

— Поспеши, Всеслав, — сказал он, идя к нему навстречу, — время дорого: злодеи ваши близко!..

— Всеслав! — повторил кто-то, выбегая из-за развалин.

Незнакомый выступил вперед и заслонил собою Всеслава и Надежду.

— Где он, где? — вскричал видный собою молодой человек, подбегая к Аскольдовой могиле.

Вместо ответа острый меч засвистел в руке незнакомого, и молодой человек, пронзенный навылет в грудь, с глубоким стоном повалился на землю.

— Праведный Боже! — воскликнул Всеслав. — Это Стемид, это друг мой!

— Твой друг?! — повторил с удивлением незнакомый. — А я думал… но все равно. Поспешим!..

— Надежда! Веремид! Сюда, сюда! Он исходит кровью! — кричал Всеслав, раскрывая платье на груди своего друга.

— Спасайтесь! — проговорил умирающим голосом Стемид.

Шагах в пятидесяти от развалин послышались громкие голоса.

— Безумный! — вскричал незнакомый, подходя к Всеславу и умирающему Стемиду. — Время ли теперь думать о других?.. Думай о себе!

В эту самую минуту ослепительная молния разостлалась багровым заревом по черным небесам, и, облитая ярким светом, золотая гривна заблистала на окровавленной груди Стемида. Незнакомый содрогнулся. Он схватил за руку Всеслава и сказал прерывающимся голосом:

— Говори, говори: кто этот юноша, кто были его родители?

— Несчастный! — воскликнул с горестью Всеслав. — Он так же, как и я, не знал ни отца, ни матери.

— Так же, как ты? — повторил с ужасом незнакомый, наклонясь над Стемидом. — Так… так… я не ошибаюсь — это золотая гривна?..

— О, не отнимай ее, — промолвил Стемид, умирая, — это единственное наследие отца моего!

— Отца его! — произнес глухим голосом незнакомый. — Его отца… и я… но, может быть… Нет!.. Он умер!

— Умер! — повторил Всеслав. — Злодей, что ты сделал?.. Стемид, Стемид, брат мой!..