Парадокс заключается в том, что, судя по акварелям А. Эклисси, заказанным кардиналом Барберини, в раннехристианском протографе персонификация Бездны отсутствует (илл. 16, с. 167)[602]. Поскольку докаваллиниевский оригинал нам недоступен, мы вынуждены вслед за Г. Кесслером[603] предположить, что значительная вариативность некоторых элементов связана уже не с раннехристианским протографом, а с процессом иконографического творчества в XI–XII веках, предполагающим возможность черпать детали из разных источников.

Итак, наибольшая степень вариативности свойственна именно нижней части композиции — изображению Бездны. Это доказывается тем, что оно может в ряде случаев просто отсутствовать, тогда как персонификации Света и Тьмы или персонажи, их замещающие, непременно присутствуют в каждой композиции. C несколько меньшим постоянством, но все же в большинстве композиций присутствует и изображение Духа в виде голубя[604]. Высокая вариативность изображений Бездны и ее отсутствие в доступной нам копии фрески Сан-Паоло дает нам возможность предположить, что в раннехристианском протографе первоначально не было персонификации, а изображение Бездны было «пейзажным» или вовсе отсутствовало.

Попытаемся рассмотреть пути проникновения этих разных вариантов персонификаций. Из простого перечисления становится явным парадоксальное обстоятельство: Бездна (лат. Abyssus женского рода) может быть представлена как мужской, так и женской маской. За каждой из персонификаций стоит свой античный прототип.

К. Вайцманн[605] и Дж. Лауден[606] в своих трудах, посвященных средневизантийским Октатевхам, называют известную по черно-белой фотографии миниатюру Октатевха из Сераля (Istanbul, Topkapy Sarayi library, cod. G. 1.8, f. 26v, 1139–1152 гг.; илл. 57) первым известным изображением Бездны в образе лика старца[607]. При этом, по свидетельству Лаудена[608], непосредственный прототип рукописи мог быть создан между 800–1075 годами, в то время как «архетип» Октатевхов может восходить и к дохристианской эпохе. Однако первые изображения старца-Бездны в сцене Первого дня Творения в Италии известны лишь во второй половине XII века. Кесслер связывает их появление в памятниках монтекассинского круга с византийскими влияниями. Генезис этого типа весьма примечателен. Ф. Барри в статье 2011 года[609] на примере археологического и историко-культурного анализа так называемого Бокка-делла-Верита из экзонартекса церкви Санта-Мария-ин-Космедин в Риме (илл. 57) убедительно доказывает, что древнеримский медальон — старческая маска связан с образом титана Океана. Такой медальон бывал предназначен для декорирования водостоков, что иконографически связывает его с многочисленными позднеантичными мозаиками подобного типа, предназначенными для украшения дна бассейна (Бад-Крейзнах, Рейнланд, 234 г., Вилла Сетиф, Алжир, кон. IV в., и др.). Анализ сохранности знаменитого медальона Бокка-делла-Верита показывает, что он располагался горизонтально и служил водостоком в бассейне, возможно, украшавшем святилище Геркулеса на Бычьем форуме[610]. Характерно, что именно этот тип задержался в самом антикизирующем из видов искусства — скульптуре Кампаньи начала — середины XIII века (декор кафедр XIII в. в соборах в Салерно, Сесса Аурунка (илл. 57), Кава Деи Тиррени и др.). В. Ф. Фольбах еще в 1932 году[611] называет эти изображения персонификациями Бездны, устанавливает связь между этими рельефами и изображениями Океана и идентифицирует их с группой более ранних «космологических» изображений[612]. Интересно, что в числе ранних параллелей он называет явно женскую маску, соответствующую роду латинского слова, с подписью abyssus в миниатюре, иллюстрирующей Притчу о богаче и Лазаре (Евангелие Лиутара, последняя четверть Х века, Аахен, Сокровищница собора, № 25; илл. 58).