В гольф Мэри Бьюэри тем утром играть не стала. Она отправилась в клуб лишь для того, чтобы избавиться от Брайса, но тут же вернулась домой, погруженная в размышления. А поразмыслить, как она признавалась сама себе, было о чем. По натуре прямая и честная, она ни на секунду не допускала, что Брайс мог сознательно лгать. Ей очень многое не нравилось в нем, но Мэри знала и о положительных свойствах его характера. Верила, что он хранил секрет, чтобы избежать последствий, которые могли стать для нее неприятными. Но не Брайс и его новости занимали ее мысли. Мэри думала о возможной связи, существовавшей между незнакомцем, неожиданно появившимся и пропавшим из их жизни, с Марком Рэнсфордом. Существовала ли вероятность, что они действительно встретились в то утро около собора? Она решила, что подобная вероятность допустима. Ничто не свидетельствовало против нее. А от этой точки ход ее рассуждений естественным путем привел к другому важному вопросу: была ли тайна, окружавшая личность того мужчины, каким-то образом связана с тайной их с братом прошлого? С той тайной, разговоров о которой, как она заметила, упорно избегал Рэнсфорд. Почему он был так скрытен, почему тщательно избегал ненавистной ему темы, что мешало ему рассказать им с Диком все, чтобы раз и навсегда покончить с проблемой?

По пути к себе ей пришлось миновать дом Фоллиотов – добротный старинный особняк, окруженный многочисленными деревьями и высокой стеной из красного кирпича. Дверь в стене оказалась открытой, и во дворе Мэри увидела мистера Фоллиота, разговаривавшего с одним из садовников. В саду благоухали розы, уходу за которыми он посвящал свое свободное время. Мистер Фоллиот заметил Мэри и окликнул ее.

– Не хотите ли зайти и взглянуть на мои новые сорта роз? – спросил он. – Настоящие красавицы! Я сделаю для вас букет.

Мэри всегда испытывала симпатию к мистеру Фоллиоту. Это был крупный, но будто полусонный мужчина, молчун, замкнутый в себе, говоривший в основном о своих цветах. Но уж зато цветы и другие растения являлись его подлинной страстью, и он, несомненно, обладал талантом по части разведения роз, готовый в любое время с удовольствием показать всем желающим свой сад. Мэри свернула с дорожки и вошла.

– Я тут провожу небольшой эксперимент, – произнес он, подводя ее к клумбе с цветами, имевшими необычные размеры и цвет. – Что скажете о результатах?

– Потрясающе! – воскликнула она. – Никогда не видела такой красоты!

– Верно, не видели, – с добродушной усмешкой кивнул мистер Фоллиот. – Как и никто другой. Нигде больше в Англии вы таких роз не найдете. Мне придется обратиться к святым отцам из собора, чтобы они подобрали для них подходящее латинское название. Они стали результатом сложного процесса скрещивания различных сортов. У меня ушло три года, чтобы вывести их. И посмотрите, сколько цветов – десятки на каждом кусте.

Мистер Фоллиот достал ножик и принялся выбирать лучшие из роз, вручив затем букет Мэри.

– Между прочим, – сказал он, когда Мэри поблагодарила его, и они двинулись в обратный путь по тропинке, – я хотел побеседовать кое о чем с вами или с самим Рэнсфордом. Вам известно – а главное, известно ли ему, – что эта пустоголовая сплетница, живущая рядом с вами, миссис Дерамор, распускает слухи… Короче, она говорит вещи, которые могут доставить доктору неприятности.

– Уверена, он ни о чем подобном не знает, – ответила Мэри. – А что за слух, мистер Фоллиот?

– Ну, это по поводу случившегося на прошлой неделе. Несчастного случая с незнакомцем. Миссис Дерамор, вздорная болтунья, повсюду болтает, как странно, что доктор Рэнсфорд ничего о нем не знает и не говорит, потому что своими глазами якобы видела, как тот мужчина уходил от дома доктора в день трагического происшествия.

– Лично я понятия не имею о том, что он заходил к доктору Рэнсфорду, – произнесла Мэри. – Сама я его не видела, а в то время гуляла у нас в саду с вашим пасынком, мистер Фоллиот.

– Сэквилл тоже мне рассказывал об этом. Он присутствовал вчера вечером в гостиной, когда миссис Дерамор болтала ерунду. Сэквилл сразу заявил, что не заметил незнакомца рядом с вашим домом. А ваши слуги ничего не упоминали об этом?

– Нет.

– Я прямо сказал миссис Дерамор, что ей надо попридержать язык, – продолжил мистер Фоллиот. – Трескотня на подобные темы ни к чему хорошему не приведет. А когда дошло до подробностей, то оказалось, что и видела она не так уж много – вроде бы этот чужак пересекал Клоуз в сторону собора со стороны вашего дома. Вроде бы! Значит, ничего определенного. Но вот почему я решил упомянуть об этом в разговоре с вами, – сказал он, взяв Мэри под локоть, но прежде украдкой бросив взгляд в сторону своего дома. – Строго между нами. Понимаете, многие женщины в годах, подобно моей жене, приобретают привычку болтать лишнее. Я опасаюсь, что миссис Фоллиот могла повторить где-нибудь все, что услышала от миссис Дерамор. А мне бы не хотелось, чтобы доктор, если до него дойдет этот слух, подумал, будто мы его распустили. Вы уж тогда объясните ему, что это ваша соседка дала волю языку, ладно? Наши дамы из Клоуза старые сплетницы!

– Спасибо, – кивнула Мэри. – Но даже если предположить, что мужчина заходил к нам, то что это меняет? У него могли быть для этого десятки причин.

– Кое-кто может заинтересоваться, почему Рэнсфорд промолчал на следствии, – заметил мистер Фоллиот. – Вот в чем дело. Когда в происшествии не все ясно до конца…

Он распрощался и вернулся к своим цветам, а Мэри продолжила путь домой с букетом роз в еще большей задумчивости, чем прежде. Тайна? Завеса мистерии? Сейчас эта завеса казалась ей очень плотной, и она сознавала, что ей не обрести покоя, пока туман не рассеется.

Но даже в смятении чувств Мэри отлично понимала: слухам, о которых упомянули Брайс и мистер Фоллиот, не потребуется много времени на распространение. Она жила в Райчестере недолго, однако видела и слышала достаточно, чтобы знать, каким рассадником сплетен и досужих вымыслов был этот городок. Стоило слуху зародиться, как он начинал расходиться, охватывая все более и более широкие круги населения. И хотя Брайс был, скорее всего, прав, утверждая, что объект сплетен обычно последним узнавал, о чем шепчутся у него за спиной, Мэри понимала: рано или поздно пересуды о Рэнсфорде достигнут его ушей. Но она и предположить не могла, что это случится так скоро, а виновником станет ее брат.

Обед в доме Рэнсфордов традиционно проходил в неформальной обстановке. Каждый день подавали холодные блюда, и все трое членов семьи сами наполняли тарелки в соответствии с собственными вкусами, обходясь без помощи прислуги. Иногда они собирались за едой одновременно, порой Рэнсфорд опаздывал на полчаса. Вовремя всегда являлся только Дик Бьюэри, любивший основательно подкрепиться после напряженных утренних занятий в школе. В тот день они пришли к обеду минута в минуту и втроем уселись за стол. И Дик не успел еще съесть и половину обычной порции пирога с мясом, когда вдруг с загадочным видом наклонился к своему опекуну.

– Есть нечто, о чем вас надо поставить в известность, сэр, – сказал он, бросив взгляд на Мэри. – Я кое-что услышал сегодня в школе. Вы же знаете, у нас хватает парней, которые любят досужую болтовню.