Тирхствин дрожащими руками уперся в подлокотники, но встать не смог.

– Нет, – бормотал он, ошеломленно покачивая головой.

– Ты сам убил меня. Я видела это. О, они не церемонились. Ведь они тоже считают фаитов мерзостью. Они могли бы закончить все одним движением. Я не сопротивлялась. Но им этого было мало. Мало! Слышишь?! Я, мерзость, видела, как убивали твою дочь. С жестокостью. Насмехаясь и оскорбляя. Один удар за другим. Они думали, что тело исчезнет и от их жестокости не останется ни следа. Они ошиблись. Кромсали меня, мучили и выли от наслаждения. Я видела. Я слышала. Ведь ты сам отдал им в руки свою дочь. Дочь наместника. Наследницу рода Аргоната. Когда еще к ним попала бы такая жертва… А потом они увидели, что тело не исчезло. И все поняли. Обнажили голову, сняли косу. Но было поздно. И не пошли каяться, нет. Они решили все скрыть. Подумали, что я, фаит, сбежала. Да, отец, они сняли с моего тела одежды – твоими руками сняли! Ушли в туман, на аллею Памяти. И сбросили изуродованное тело за балюстраду. Вот она, могила твоей дочери. Дочери твоего брата. Понимаешь? Они надругались надо мной. Ты надругался! Когда тебе принесли одежды, чтобы отчитаться в убийстве, когда ты брезгливо посмотрел на них, знай, это были мои одежды. Одежды живого человека!

– Зачем?.. – слабым голосом выдавил Тирхствин.

Наместник снова пробовал встать, но не смог.

Стоило ему приподняться, все тело сотрясала глубокая дрожь.

– Зачем?! – вскрикнула Миалинта. В два шага оказалась возле каменного постамента, взлетела по ступенькам и, склонившись к Тирхствину, громко прошептала: – Чтобы ты наконец понял. Чтобы ты сделал выбор. Если фаиты – мерзость, значит, ты подвел Галанта, потерял меня. Но если дашь нам шанс все исправить, спасти этот город, у тебя вновь появится дочь.

Миалинта медленно повернулась. Спустилась по ступенькам. Отошла на середину комнаты. Мельком взглянула на меня невидящими глазами, но даже этого было достаточно, чтобы я вздрогнул, – столько в них было боли и тяжелой, злой решимости.

– Я сделала то, что должна была. Теперь твой ход. Отец? Палач? Выбирай!

– Миа… – Я хотел поговорить с ней о том, что она сделала.

– Не сейчас.

Дочь наместника теперь не боялась смотреть мне в глаза.

Ее взгляд завораживал. Жемчужные радужки, словно отблески Млечного Пути, таились в тонкой золотой оправе, лежали на теплой, как молоко, белизне. Твердый, уверенный взгляд осветленного.

– Мы должны довести до конца то, что начали. – Миалинта вела меня по сумрачным коридорам каземата. Впереди маячила спина тюремщика.

Нужно было освободить наших спутников, которые все это время томились в заточении.

– Да.

– Когда все закончится, я сдержу обещание.

– О чем ты?

– Ты уже забыл? – Миалинта спросила без улыбки.

После разговора с Тирхствином она еще ни разу не улыбнулась. Ее можно было понять.

– Нет, не забыл. – Я тут же вспомнил о нашем уговоре.

– Хорошо.

Странная мысль напугала меня. Все это путешествие, все эти приключения я задумал с одной целью: найти объяснение тому, что случилось три года назад в отцовском доме, узнать о происхождении браслета, понять все, что я из-за него увидел и услышал. А теперь, помогая Миалинте, даже не вспомнил о нем. Сдавил кулаки. Понимал, что совершаю ошибку. Всякий раз, когда я отвлекался от главной цели, моя жизнь оказывалась под угрозой. Я и без того рисковал многим. Нужно было сосредоточиться. Помочь Миалинте – значит узнать все, что ей известно о браслете. Помочь жителям Багульдина – значит самому вырваться из тумана и отправиться вглубь Земель Эрхегорда.

Тирхствин поддержал нас. Обман приемной дочери тяжело ударил по нему. Кажется, в те мгновения он окончательно утратил волю к жизни, даже не смог самостоятельно подняться с тронного стула. На фаита, который называл себя Миалинтой, он смотрел со страхом.

Наместник обещал отменить казнь двойников и огласить истинную причину мглы при условии, что мы докажем свою правоту. Доказать ее можно было одним способом: освободить пленников Орина и раздобыть найденный им в Карнальской каменоломне лигур.

О том, чтобы штурмовать дом Орина силами гвардейцев, не могло быть и речи. Пришлось бы вступить в открытое противостояние с его наемниками и со стражниками Зельгарда. Комендант, узнав о том, что происходит, конечно, решил бы до конца разыгрывать свою партию. Объявил бы наместника безумным, назвал бы его виновником всего, что творится в Багульдине, и наверняка сумел бы переманить на свою сторону немало горожан, а с ними и гвардейцев из личной наместной гвардии. Зельгард мог воспользоваться общей паникой – достаточно было заявить, что Тирхствин в тайне ото всех готовит убежище в кузнях и хочет спалить город вместе с его жителями.

К тому же Орин при открытом столкновении мог убить всех пленных фаитов; в надежде скрыть следы своего преступления он бы ускорил гибель города.

– Нужно пробраться в его дом тайком, – вздохнула Миалинта. – И сделать это придется сегодня ночью. Другой возможности не будет. Отец при всем желании не сможет повторно перенести казнь. Люди устроят самосуд.

– Хорошо. Предположим, что мы оказались в доме. Что дальше?

Я поглядывал на зеленую ошелинную ткань на голове девушки. До сих пор не верилось, что под ней скрываются наспех обрезанные волосы фаита, что настоящей дочери наместника больше нет. Не хотелось и думать о ее жуткой смерти.

– Возьмем в помощники трех или четырех гвардейцев, которым отец доверяет. Проникнем в дом. Освободим пленников. Отыщем лигур. И убьем Орина.

– Убьем?

– Если потребуется. А так… свяжем и спрячем где-нибудь. Пусть полежит до суда. Но лучше убить. Так надежнее. Главное, чтобы он не помешал нам. Тем временем отец соберет Городской совет. Расскажет им правду. Всю правду. Чтобы не осталось никаких сомнений, покажет им лигур, отведет их туда, где Орин прятал рабов. Если сохранить жизнь каменщику, он будет опасным противником. Без него Зельгард едва ли сможет что-то сделать – его сразу арестуют. Объявят изменником. Нужно будет заручиться поддержкой стражи, а всех несогласных убить.