– А Зельгард?

– Сейчас он наслаждается, убивая фаитов – жителей города, которых назвал мерзостью. Отыгрывается на них. Затем получит хорошее вознаграждение от Орина. Они повязаны друг с другом. Каменщик не сможет обмануть его. Кроме того, Зельгард отомстит Тирхствину. Унизит тебя, память о твоем отце, Галанте, да и весь род Аргоната. Не забывай, что Орин давно использует купол ясности. Это еще одно подтверждение моим словам. Он отправляет своих наемников в села, на крестьянские поля. В этом я уверен. Вспомни про горлинский сыр.

– Странно.

– Что?

– Обворовывать Горлин. Заниматься контрабандой сыром. Использовать для этого фаитов. Зачем ему это? Если ты прав насчет планов Орина, это кажется ненужной мелочью. Зачем ему так рисковать?

– Не знаю…

– Думаю, тут не все так просто. Если он и пользуется куполом ясности, то уж точно не для контрабанды. Тут есть что-то еще…

– Может быть. В любом случае Орин с Зельгардом не понимают, что избавиться от лигура – мало, что туман пришел не из-за пустышки. Сейчас нужно бояться не лигура, а того, что задумали каменщик с комендантом. Они думают, что пришла пора сделать последний шаг.

– Казнить всех найденных фаитов?

– И рабов в доме Орина. Они ему больше не нужны.

– Если они вообще существуют.

– Существуют. И наверняка это случится одновременно.

– Казнь беглецов и расправа над рабами?

– Да.

– Завтра утром…

– И следующим шагом будет избавление от пустышки. Только до этого может не дойти. Массовая расправа над осветленными станет последней каплей. Мгла схлопнется. Хубистан победит.

– Багульдин превратится в сумеречный город… – прошептала Миалинта пересохшими губами.

– А мы станем его вечными заложниками.

– Нужно идти.

Миалинта порывисто встала. Не глядя на меня, направилась к двери, через которую мы сюда попали.

– Постой, – позвал я.

– Что?

– Я ведь вижу. С тобой что-то не так.

– Все в порядке.

– Ты изменилась. Не смотришь мне в глаза. И… это напряжение.

– Всему свое время.

– О чем ты?

– Идем. Скоро ты все поймешь. Теперь нужно поговорить с отцом.

Мы вернулись к лестнице. Прошли два пролета. Оказались в светлом коридоре, стены которого были разделены резными пилястрами и украшены цветными барельефами; я подумал, что мастера покрыли красителями гладкую поверхность карнальского камня, но, присмотревшись, понял, что барельефы были собраны из множества разнообразных камней, каждый из которых был цветным по своей природе.

Пройдя коридор, мы оказались перед раскрытыми двустворчатыми дверями. Караульные гвардейцы, увидев дочь наместника, приветственно отставили алебарды. Двери вывели нас в малый приемный зал, из которого по другому коридору, пройдя под анфиладой стрельчатых арок, мы наконец приблизились к входу в мягкие покои Тирхствина. Очередное приветствие от гвардейцев, и мы вошли внутрь.

Мягкие покои были такими же просторными, как и малый приемный зал, но их разделяли ширмы на четыре отдельные комнаты. Ширмы могли показаться ткаными, но в действительности это были тончайшие каменные листы, до того богато украшенные резьбой, что превратились в настоящие кружева.

Распорядитель, все это время ждавший у дверей, проводил нас к дальней комнате, где сейчас Тирхствин принимал советников. Завидев дочь, наместник распорядился всем покинуть мягкие покои.

– Это он? – без приветствия спросил Тирхствин, когда распорядитель, предварительно запустив внутрь двух караульных гвардейцев, закрыл двери.

– Да, отец.

– Подойди.

Сложив руки в покорном приветствии, я приблизился к наместнику. Он сидел на высоком каменном стуле с подлокотниками и украшенной волютами спинкой. Стул словно вырастал из каменного постамента, на который вели три, испещренные ворватоильскими письменами, ступени.

– Покажи, – нахмурился Тирхствин.

Я коротко взглянул на Миалинту. Она кивнула. Наместник уже знал о браслете. Значит, скрывать его было бессмысленно.

Я вытянул правую руку.

– Ты можешь его снять?

– Нет, ваша светлость.

– И что он тебе дает?

– Он гораздо больше отнимает. Дом, родных, друзей…

– Отвечай на вопрос. – Тирхствин говорил спокойно, но с недоверием.

– Я вижу и слышу чуть больше, чем…

– Другие?

– …чем хотел бы.

Тирхствин, задумавшись, провел костяшками пальцев по светлой щетине на шее.

– Интересно, что же ты такого увидел или услышал, что бросил все и примчался в наши Земли?

Я решил промолчать и только чуть склонил голову.

– Отец, ты хотел спросить нашего гостя о встрече с Мурдвином.

– Я не настолько стар, чтобы напоминать мне о моих желаниях, дочь. – Эти слова Тирхствин произнес с мягкой усмешкой. Посмотрев на меня, сказал уже более твердо: – Говори.

Сквозь каменные ширмы было хорошо видно, что в других комнатах расположились диваны, меховые ленники, козетки и даже широкие, с подставками для ног, ковровые бузни. Но здесь, перед тронным стулом, говорить предполагалось стоя.

Я подробно передал слова Мурдвина, умолчал лишь о видениях, которые трижды перебивали старика. Тирхствин слушал молча, а с каждым новым словом между его бровей все глубже проявлялись морщины недовольства, искажая богатые лицевые сигвы.

Наместник был одет в просторный синий костюм с желтым нагрудником. Седые волосы свободно опускались на плечи. Крупный нос выделялся на худом, уставшем лице. Запястья, локти и колени были подвязаны золотистыми лентами. Если Орин из рода Торгорда однажды станет наместником Багульдина, он не позволит себе одеваться так просто, в этом я не сомневался.

Дослушав меня, Тирхствин перевел взгляд на дочь. Миалинта незамедлительно начала говорить. Она подробно пересказала отцу все, чем я успел поделиться с ней этим утром. Добавляла новые, мне прежде не известные факты и детали, которые лишь подтверждали сделанные мной выводы.

Едва речь дошла до сцены с погубленным Лианилом, наместник прогремел:

– Хочешь меня в чем-то обвинить?

– Нет, отец. Я хочу спасти… хочу, чтобы ты спас город.

Тирхствин помедлил. Его губы дрожали так, словно он готов был сказать что-то грубое, но в итоге сдержался. Миалинта, не дожидаясь разрешения продолжать, заговорила вновь.

В двусветное окно из мутного рогового стекла лишь отчасти угадывалась стена мглы. Отсюда она могла показаться самым обыкновенным туманом или вовсе горной кручей.