Я запретил увольнение кого бы то ни было в отпуск в Харбин. Для необходимых же закупок от полков и артиллерии командировались офицеры по назначению командиров частей, им придавалось необходимое число солдат, которые закупали и привозили все необходимое и все заказанное. Таким путем все постепенно обзавелись полушубками, папахами, валенками и т. п. Но больше всего офицеры выписывали всякие сладости, особенно пастилу, шоколад, леденцы, которые поглощались в огромном количестве. Во время войны появляется какая-то особенная потребность к сладкому, даже у тех, кто в обыкновенное время никогда до сладкого не дотрагивается.

Мы прочно устроились, жили в полном порядке и легко переносили морозы, которые все крепчали. Некоторые из сопок имели особо угрюмый вид, и по ночам оттуда раздавался вой голодных волков.

Показателем того, насколько прочен был внутренний порядок, может служить следующей пример. В одну из декабрьских ночей вдруг началась ружейная перестрелка, затем как бы взрывы патронов. Оказалось, что в Бугульминском полку от чрезмерной топки печей запылали несколько землянок и начали взрываться жестянки с патронами. К счастью, все люди успели повыскакивать и тотчас же по команде дежурного по полку стали строиться впереди своих землянок, никто не сгорел. Прибывший на бивак командир полка отдал необходимые распоряжения и большая часть землянок была сохранена. Тотчас же были отправлены конные ординарцы во все части с извещением о происшедшем, и нигде не произошло тревоги.

В самом селении Ценхичень была устроена военная полиция, которая поддерживала порядок и ограждала жителей от каких-либо обид. Но потребность в топливе была так велика, что несмотря на строгость охранения, стоявшие пустыми две фанзы постепенно как бы выветрились и исчезли бесследно.

Недавно сформированные конные охотничьи команды несли службу разведки вполне удовлетворительно. Прибыли 2-я и 3-я горные батареи.[190]

Приданные дивизии два Восточно-Сибирских полка, 22-й и 24-й, прибыли под командой командиров особо выделенных своим начальством. Командир 24-го полковник Лечицкий был образцовым командиром не только во время боев, но и в периоды затишья, когда приходилось производить тяжелые работы по укреплению позиций, исправлению путей и т. п. Не только в точности исполнял все наряды, но где требовалось, сам их усиливал, лишь бы обеспечить успех дела. Человек недюжинных военных способностей, обладавший в высокой мере военным глазомером, человек долга, правдивый в донесениях и докладах. Недаром солдаты полка так гордились им и говорили про него: «Наш командир всем командирам командир».

Совсем иным являлся командир 22-го полка полковник Некрасов – весь на рекламе, требовавший постоянной проверки, как в исполнении нарядов, так в особенности представляемых им донесений.

Очень характерно обрисовывает его моя беседа с командирами по поводу предстоящих наград. Вслед за окончанием ноябрьских боев, было получено распоряжение 1-й армии: «Ввиду доблестного поведения частей дивизий в последних боях разрешаю, помимо представления к статутным наградам, представить к очередным наградам половину всех офицеров, бывших в строю во время боев, в том числе от 71-й дивизии разрешаю представить 8 офицеров к награждению чином».

Хотя 22-й и 24-й Восточно-Сибирские стрелковые полки подошли к нам только вечером 15 ноября и участвовали лишь в наступлении и овладении перевалом Ванлихе, я решил распространить и на них пожалованную норму наград, кроме производства в чины.

Собрав командиров частей, объявил им о разрешенном представлении к наградам. Полковник Лечицкий благодарил за внимание, оказанное полку, полковник же Некрасов заявил:

– А что же я скажу другой половине офицеров, которых не представлю к наградам, как буду им смотреть в глаза?

Подошли наконец и приданные дивизии полевые госпитали, 30-й и 31-й, и были расположены: 31-й – в д. Сонлунью за Далинским перевалом, в 18 верстах от д. Ценхенчень, и 30-й – в окрестностях города Фушуна, у начала узкоколейки Дековилля, проложенной от г. Фушуна до д. Мадзяндзянь.

Эти госпитали в дальнейших боях сослужили нам большую службу, принимая от нас всех серьезно раненных, которые могли выдерживать перевозку на подводах или санитарных двуколках. Особенно тяжело раненных и всех легко мы оставляли в д. Ценхенчене, в дивизионном лазарете. Среди таких тяжело раненных находились и три японца – солдаты, подобранные нами после боев; лежавший же с ними офицер не дал себя взять и, собрав последние силы, застрелился. Вообще, в первый год войны японцы дрались с необычайным упорством и здоровыми ни при каких условиях не сдавались в плен. Даже подобранные нами раненые, лежа вместе с нашими, обласканные, накормленные, все же пытались себя уничтожить: один при помощи оказавшейся у него веревки задушил себя; другой, попросив пить, успел проглотить яд и скончался в сильных страданиях, все время крестясь по-католически; третий, совсем уже ослабевший, все пытался засунуть кулак в рот, в расчете, что таким путем задушит себя.

И не то чтобы они не ценили наш уход за ними, напротив, они или знаками, или через переводчика всегда высказывали благодарность. Однажды при обходе раненых я натолкнулся на такую сцену. Раненый японец знаками просил у санитара помыться и, когда санитар исполнил его просьбу, улыбаясь благодарил, посылая санитару воздушные поцелуи. Рядом с японцем лежал раненый бородач-чембарец. На вопрос санитара:

– А ты не хочешь помыться? – бородач только посмотрел на него и проговорил:

– А нешто меня так не узнаешь?

Но и те из наших солдат, которые не очень заботились о том, чтобы помыться, с увлечением, при первой возможности шли в баню и парились. Помимо построенных частями, любители сами устраивали еще бани следующего типа: вырывали глубокую, в рост среднего человека, цилиндрической формы двойную яму, ширина внутреннего цилиндра такая, чтобы человек мог свободно в ней стоять, не прикасаясь телом к горячей земле. Кругом этого цилиндра вырывалась пустота такой только ширины, чтобы в ней могли гореть опускаемые дрова. Огнем этих дров стены внутреннего цилиндра настолько нагревались, что к ним нельзя было прикасаться. Когда такая баня была достаточно накалена, любители раздевались по очереди тут же на морозе, при помощи рук опускались в яму и оставались в ней, кто сколько мог; затем таким же путем выскакивали на мороз медно-красного цвета, так что пар от них валил, и, прежде чем одеться, несколько секунд стояли голыми над ямой.

6 декабря, в день тезоименитства государя Николая Александровича, был назначен церковный парад при 283-м Бугульминском полку, праздновавшем в этот день свой первый полковой праздник.

Было 19 °R мороза при полном безветрии. Молебен, как всегда, служили перед строем полка. На парад, после провозглашения здравия и благоденствия Его Императорскому Величеству, были розданы Георгиевские кресты и медали всем представленным за Лаоянские, сентябрьские и последние бои.