Так безрезультатно закончилось наше наступление с целью овладения правым берегом р. Тай-Дзи-Хэ. А началось оно, казалось бы, при благоприятных условиях. Войска за три недели сентября успели отдохнуть, пополнить ряды и, сколько мне помнится, число штыков достигло 200 000.

Не могу подробно высказаться относительно событий на правом крыле, но на левом успех несомненно мог бы быть достигнут при наличии трех условий:

1) Точное исполнение диспозиции по армии, которой предписывался трехдневный марш-маневр и одновременный подход к правому берегу реки. Стройность марш-маневра была сразу нарушена разрешением дневки после первого же перехода, и частично завязавшийся бой не только указал японцам на опасность, но и дал им время парировать ее.

2) Если бы сразу была проведена атака с фронта войсками 3-го Сибирского корпуса, а весь отряд Реннепкампфа сразу переправлен на левый берег реки в районе деревни Уй-Ю-Нин и совместно с конницей Самсонова и Любавина энергично двинут в направлении на д. Бенсиху, успех был бы полный, захватить Бенсиху не представило бы особенной трудности в первые два дня боя. Взятые же во фланги тылы японцев в лучшем случае должны были бы отходить через реку под напором наших войск.

Третье условие труднее формулировать. Общий голос армии давно требовал замены барона Штакельберга другим лицом, и его следовало отозвать еще после ляоянских боев, а не после сентябрьской операции.

С возвращением войск в исходные пункты последовало приказание по армии о восстановлении нормальной организации частей. На основании этого приказания присланные в мое распоряжение Сибирские резервные части после двухдневного отдыха были мною направлены на присоединение к 1-й Сибирской резервной дивизии.[182] Свою же дивизию удалось собрать не так скоро, особенно 281-й Дрисский полк, совершенно бесцельно задерживаемый в отряде генерал-майора Коссаговского под Синментином вне крайнего фланга нашей армии.

Одновременно было приступлено к реорганизации и самой Маньчжурской армии. Она была развернута в три армии: во главе 1-й стал генерал от инфантерии Линевич,[183] 2-й – генерал от инфантерии Гриппенберг[184] и 3-й – генерал от инфантерии Батьянов.[185] Генерал-адъютант Куропаткин назначен главнокомандующим манджурских армий.

Забыл упомянуть, что одновременно с возложением на меня охраны левого фланга армии было предписано 71-ю дивизию обратить в горную, для чего все полковые обозы 1-го и 2-го разряда обратить во вьючные обозы по расчету двух вьючных лошадей или мулов за каждую двуколку. Обозных рядовых по одному на каждых двух мулов. Отдавая это распоряжение, генерал-адъютант Куропаткин неоднократно повторил:

– У вас не смеет быть ни одной двуколки.

Были отпущены необходимые кредиты на закупку мулов, вьючных седел и конской принадлежности. Все было закуплено самой дивизией под руководством командира 1-й бригады генерал-майора Погорецкого. Категорически требуя, чтобы с полками не было ни одной двуколки, совершенно забыли, что в каждом полку состояло по четыре четырехколесных кухни Никифорова, самого тяжелого прототипа тяжелых походных кухонь, отличавшихся своей тяжестью и неповоротливостью, и что с дивизией следовали четыре батареи 26-й артиллерийской бригады; горные же батареи 8, 3 и 2-я подходили постепенно. Полевые батареи и тяжелые неповоротливые кухни всюду неотлучно следовали с нами и сослужили нам добрую службу. Переход же на вьюки лишил нас многих удобств, стоил дорого и увеличил число нестроевых в каждом полку на 653 человека.

В д. Мад-Зань-Дзянь мы простояли до 8 октября. Видя, что японцы не продвигаются вперед, мы решили с ними сблизиться и для этого перейти в д. Гаолинцзы в 30 верстах к югу от д. Мад-Зань-Дзяни. Выступили 8 октября и 10-го прибыли на место. Путь пролегал по дороге, находившейся в удовлетворительном состоянии, но пересекаемый многочисленными ручьями, мелкими, но настолько широкими, что перескочить было нельзя и приходилось идти по воде, что пагубно отзывалось на обуви и без того сильно пострадавшей от лазанья по сопкам. Кроме того, пришлось перевалить через два перевала Сы-да-лин и Тин-гуа-линь, из которых второй был особенно труден, с такими крутыми заворотами, что орудие в запряжке не могло проходить. Приходилось отпрягать лошадей и протаскивать орудия на руках. На переправу батареи с зарядными ящиками требовалось до четырех часов. Принимая это во внимание, надо признать, что хотя мы в два дня прошли всего 30 верст, переходы были форсированные.

Пропуская артиллерию через перевал, я с удивлением наблюдал, что по обе стороны дороги, как только отпускались смены на отдых, тотчас же начиналась варка в котелках, где картофеля, где кукурузы или чумизы, между тем как мы с большим трудом добывали эти продукты. Дело объяснилось лишь тогда, когда, пропустив последний зарядный ящик, я со штабом начал спускаться вниз. Примерно на полгоре мы увидали манджура, который подбежал ко мне, бросился на колени и начал со слезами что-то быстро говорить, показывая руками как бы на груды чего-то перед собой. Подозвав переводчика, я приказал ему расспросить манджура и точно перевести; все объяснилось очень просто. Тут же около дороги стоял его шалаш, внутри которого и кругом лежало довольно много перечисленных выше продуктов, но бо́льшая часть была растаскана людьми. Все было ясно, и я приказал спросить, сколько он хочет получить за все унесенное солдатами. Он попросил 20 рублей. Я хотел уже платить, но переводчик восстал; помилуйте, да ведь это неслыханная здесь цена, если дадите два рубля, то и то он будет очень доволен. Я дал ему 10 рублей, чем привел его прямо-таки в восторг. Он не только благодарил, но сам стал наделять проходивших мимо людей чем только мог.

Погода стояла ясная, но осень вступила в свои права, и по ночам морозы доходили до пяти-восьми градусов, а части были в летней одежде, в рубашках. Оставленные в пути при подходе к Ляояну шинели и вещевые мешки хотя и были благополучно вывезены при отходе к Мукдену, но еще не могли быть доставлены к частям. Было выдано сколько возможно шинелей и фуфаек из дивизионного обоза, с тем чтобы хоть при назначении в наряд люди могли быть в шинелях. Полностью же все вещи были подвезены лишь в ноябре, когда мы стояли в д. Цен-хи-чен.