На высотах правее дороги на Зан-Чан вместе с пехотой впервые стала 8-я горная батарея[189] и тотчас же открыла огонь по японским цепям, наступавшим по долине. Близость расположения горной батареи к частям, меткость ее огня сразу полюбились пехоте. Взрывы шрапнелей в районе уже подступавших цепей заставили японцев отбегать назад. Положение в районе Чембарского полка было быстро восстановлено. Силы японцев, по-видимому, не превышали одного полка с батареей. Из несколька их попыток наступать все были остановлены огнем нашей артиллерии. После полудня бой стал затихать, и японцы начали постепенно отходить к Зан-Чану. Около трех часов пополудни пришло донесение командира 2-го Нерчинского полка, что Дапиндушан в наших руках, все посты на своих местах и связь с Синзентаном не прерывалась. При такой обстановке не могло быть и речи о каком-либо массовом продвижении японцев в северо-восточном направлении, в обход нашего левого фланга.

Считая цель рекогносцировки вполне достигнутой, я приказал бой прекратить, до рассвета всем оставаться на своих местах и тотчас же раздавать обед.

Генерал Ренненкампф тут же отправил донесение командующему армией. Пока он писал донесение, мы сидели на завалинке у одной из фанз. Вдруг какая-то шальная пуля на излете упала между нами. Ренненкампф со словами:

– Эдуард Владимирович, вы не будете у меня ее оспаривать? – с жадностью подобрал пулю и положил ее в портмоне. Восьмого утром мы выступили обратно и к вечеру были на своей половине.

Японцы никогда не прощали, если их, бывало, потревожишь. И действительно, 9-e число прошло спокойно, но уже 10-го утром из охранения стали поступать донесения о наступлении японцев со стороны Зан-Чана на Бересневские сопки и, охватывая их справа, на сопки, занятые батальоном Чембарского полка. Около четырех часов пополудни японская артиллерия открыла огонь по Бересневским сопкам, но до вечера решительного наступления пехоты не замечалось. 11-го же на рассвете японская артиллерия сразу повела напряженный огонь по Бересневским сопкам и по расположению Чембарского полка.

Так начались ноябрьские бои под Ценьхеченом, продолжавшиеся непрерывно до вечера 15 ноября. Все атаки японцев в течение 11-го числа были отбиты с полным успехом. 12-го они возобновили атаки, но снова были отбиты. Сразу обнаружились прекрасные качества батарей 26-й артиллерийской бригады, особенно 6-й. Быстрота пристрелки, меткость и сила огня, умелый перенос его оказывали пехоте могущественную поддержку. Мы все были на позиции, все друг друга понимали, настроение было бодрое, уверенное. Атаки были отбиты. Особенно упорно вели атаку в этот день на участок Чембарского полка. Полковник Горелов отбил атаку, но сам был ранен пулей в шею. Несмотря на мороз, навалившийся сплошной стеной снег, Горелов тут же снял меховой сюртук, дабы вызванный врач мог наложить ему повязку. Снег падал так обильно, что образовалась как бы сплошная завеса, даже ружейный огонь затих. Вдруг стоявший за Чембарским батальоном полковой капельмейстер громко закричал:

– Смотрите, японцы выходят нам в тыл! – и действительно, среди валившего снега начали вырисовываться фигуры японцев, карабкавшихся со стороны долины, пролегавшей между Бересневскими сопками и расположением Чембарцев, на высоту, где стояли наши батареи. Положение требовало быстрого решения. Но прежде чем я успел двинуть части резерва, доблестный Горелов еще с неоконченной перевязкой бросился к своему батальону, повернул две роты кругом, стремительно атаковал японцев и сбросил их с высот. Положение было восстановлено. С 13-го числа японцы повели атаки на все три участка нашей позиции, но в течение последующих трех дней все их усилия разбились о стойкость полков дивизии. Все же 13-го вечером японцы успели порвать нашу непосредственную связь с Бересневскими сопками. Передача приказаний людьми прервалась, стала невозможна. Сигнализация флажками была еще совсем внове, в дивизии ее не успели изучить. Тем не менее благодаря непрерывным стараниям 14-го утром с Бересневских сопок приняли наши сигналы и тотчас нам ответили. Эта удача вызвала ликование среди войск, и настроение еще поднялось. 15-го не только все атаки были отбиты и восстановлено полное общение с Бересневскими сопками, но было решено с рассветом следующего дня, с подходом высланных к нам подкреплений: 22 и 24-го Восточно-Сибирских стрелковых полков – перейти в энергичное наступление в направлении на Зан-Чан.

В ночь на 16-е число японцы отошли к перевалу Ванлихе, который и был нами атакован 16-го числа. Генерал-лейтенант Ренненкампф требовал немедленного штурма перевала, но, наученный опытом сентябрьских боев, я категорически этому воспротивился и указал, что штурм надо начать лишь тогда, когда посланная мною часть успеет выйти на дорогу, пролегавшую за высотами вправо от нас. Эти высоты тянулись под прямым углом к перевалу Ванлихе, и можно было быть уверенным, что за ними, параллельно им, окажется дорога, проходившая на Зан-Чан и с которой можно было взять перевал Ванлихэ с тылу. Эту операцию я доверил оставшемуся в строю полковнику Горелову. Горелов отлично понял, в чем дело, и под прикрытием усиленного огня всей нашей артиллерии удачно перевалил через хребет и занял действительно оказавшуюся там дорогу. В четыре часа пополудни мы произвели общую атаку. Атакованные с фронта и угрожаемые с тыла, японцы сдали и стали отходить на Зан-Чан с такою быстротою, что мы не могли их догнать.

О захвате перевала и наступлении на Зан-Чан было одновременно донесено генерал-адъютанту Куропаткину и командующему только что сформированной 1-й армии генералу от инфантерии Линевичу.

Генерал Линевич одобрил наш план и обещал двинуть за нами уступом один из корпусов 1-й армии. Но от генерала-адъютанта Куропаткина была получена ответная телеграмма: «Ваши действия выше всяких похвал, но наступление несвоевременно, прекратить его и стать на старые места».

К сожалению, у меня нет под рукой такой карты, которая могла бы наглядно показать всю выгоду для нас наступления в направлении на Зан-Чан уступами слева. Мы этим обходили правый фланг японских армий, приобретали все выгоды уступного порядка, столь удобного для маневрирования, взаимной поддержки и быстрого сосредоточения на важнейшем направлении боя.

Но надо думать, что у главнокомандующего были веские причины для отказа от столь выгодной операции, нам пришлось подчиниться, и мы, оставаясь на тех местах, на которых закончились бои 17 ноября, продолжали тщательно укреплять и развивать наши позиции.

Три полка дивизии были вместе, в недалеком будущем ожидалось прибытие и Дрисского полка из отряда Коссоговского. Стояли уже крепкие морозы, доходившие до 15–20 °R. Все занимаемые фанзы были тщательно оборудованы, все землянки снабжены печами. Подвезли теплую одежду. Довольствие также шло успешно. Бугульминский полк не только сумел в изобилии закупать баранов в пищу, но еще из каждых двух шкур выделывать по три папахи.

Пользуясь затишьем, я успел произвести подробные инспекторские смотры, причем опросил всех людей не только относительно их материальных нужд, но и насколько они могут сообщаться со своими на родине. И все ответы сводились к следующему: все получаем и письма, и посылки, письма в среднем через месяц, посылки через пять-шесть недель; только сапоги никогда не доходят. Крупные остатки от хозяйственных оборотов позволяли широко закупать необходимое белье, сахар, мыло, табак и бесплатно выдавать их людям. Обилье мыла и наличие бань очень помогали в борьбе с паразитами и поддерживали отличное санитарное состояние в частях.