Дед с корзиной заметил его, заметил! В бинокль шлема было хорошо видно удивление пополам со страхом. Испугался, поднял камень, но идет сюда. Сложный нынче пошел бред, с подробностями…

Ынгу подобрался поближе, внимательно разглядывая существо. Серая в пятнах кожа, толстые плоские копыта, голова как у жука-лицееда: гладкая, блестящая, вся в выростах усиков. Но гораздо больше, чем у жука. И крыльев не видно. Странная зверюга, странная.

– Во имя Мурзунга, ты кто? – близко подходить опасно, Ынгу остановился в паре бросков камня. Поставил на землю корзину, до половины наполненную крабами и губчатыми звездами.

– Сыраахмимм…

Ничего себе! Оно разговаривает?!

Существо стащило с себя жучью голову. Внутри оказалась человеческая. Велики дела твои, Мурзунг!

– А ты хтойе?

На самом деле разговаривает, не шутка! Ынгу попятился назад, чуть не сбил корзину и сам едва не упал, споткнувшись о камень.

– Человек!

– Иии… ях – чхеловехх… А кхто – Мурхзуунг?

Такого не бывало никогда. Деды дедов не рассказывали о говорящих зверях. Сказок было навалом: и что люди умели раньше летать, и о железных лодках величиной с остров, и хижинах в шесть рук этажей, и о Великой Войне, конечно. А вот о таких зверях не было.

Неподалеку начал нащелкивать свою музыку краб, но Ынгу было не до него.

– Если ты – человек, надо уходить отсюда, – рассудительно сказал он.

– Нхе могху… Рханен… – простонал в ответ говорящий зверь. Даже на таком расстоянии от него пахло кровью и дурной раной.

– Тогда смерть, – просто ответил Ынгу, разведя руками.

Камень он выбросил. Раз крыльев нет, да еще и ранен – бояться не стоит.

– Скоро прилив, вода вернется. Здесь глубоко будет.

– Прхиливх? Гхлубокхо… – как ученая птица папагийу, повторил зверь и примолк. – Кхеровхо…

Ынгу тоже стоял молча, прикидывая, чем можно поживиться. Жучий шлем он отверг сразу, только дочерей пугать. Железная палка, на которой лежал зверь? Нужная штука, но драться за нее… Если бы зверь отдал ее сам, тогда дело другое.

– Пхомогхи мхне, – наконец попросил раненый и попытался встать. – Охтхведхи на бгхерехх!

– Не могу тебя отвести… – признал Ынгу. – Не успеем, ты не дойдешь. Одному бы успеть.

– Скхотинха ты, блхядхь, – непонятно ответил зверь и бессильно откинулся на землю.

– Слышишь, зверь! Отдай мне железную палку? – решился Ынгу. – Мы за тебя будем молиться Мурзунгу. Всей деревней, клянусь отцом. Хорошо?

– Кхулех тхутх кхорхошегхо? – опять непонятно спросил зверь и с трудом вытащил из–под себя палку. – Идхи отхсюдах нхах!

Ынгу подошел вплотную и схватил палку за один конец. Зверь коротко рассмеялся и в руке у него что-то щелкнуло.

– Отдай, тебе не нужна! Мне нужна! – уже уверенно тараторил Ынгу, потянув свой конец палки. – Отдай!

Серафим посмотрел ему в глаза и вспомнил ефрейтора Тарманова перед смертью. То же непрошибаемое упорство пополам с вечной глупостью. Не отпустит…

– Иди нахрен отсюда, дед! – с трудом выговорил он. – Ни к чему тебе мое боевое оружие. Будет вода прибывать, если ты не сбрехал, хоть застрелюсь сразу.

– Отдай! – решительно рванул автомат дикарь, и ничего больше не оставалось, как выстрелить. Короткая, в три патрона очередь пробила старику грудь навылет. Он закачался, что-тошепча своему Мурзунгу, и упал на спину.

– Допрыгался, пень старый? А мог бы домой шлепать… – спрашивает Серафим у покойника. По понятным причинам ответа нет. Только щелкают клешнями многочисленные крабы, видимо, почуявшие добычу. Они лезут из корзины дикаря, подбираются со всех сторон.

– Вот, начните с него, а меня потом… Потом… – сам себе шепчет Серафим. В глазах у него после короткой борьбы за оружие потемнело, голова начала кружиться.

Не уснуть бы – заживо сожрут! Какое здесь солнце яркое, как давит на глаза…

Крабы, деловито пощелкивая клешнями, полукругом сходятся к двум людям – мертвому и едва живому. Все, кто есть в округе, заслышав сложную мелодию щелчков, в которой есть все – и где лежит добыча, и сколько ее, и кто нашел и гордится, исполняя танец охотника и созывая всех на пир.

– Собирайтесь, братья, собирайтесь! Безволосые с вечной суши в нашей власти! Отомстим! Съедим всех, нас будет больше! Нам станет лучше! Растите, племена, растите! Сюда! Сюда!

Все новые и новые крабы, шевеля усиками и щелкая, стекаются к добыче, хлопая почти человеческими глазами, на которых у последних поколений стали появляться ресницы. Зачатки легких похрипывают при быстрой ходьбе, но помогают оставаться на воздухе подолгу. Передние клешни у некоторых медленно, но верно превращаются в трехпалые манипуляторы.

Да и вообще – со времен ядерной войны крабы заметно поумнели.

Дартс Божий

– Можно подумать, его кто-то выбирал! Он сам туда попал, давно уже. Великий человек! Меня другое беспокоит… – Шурик прикусил папиросу, сразу став похож на хулигана советских времен. Как в кино показывают: кепка на затылке, чуб торчит, беломорина в зубах. Мишка, прости Господи, Квакин. And his own gang.

Щелкнула зажигалка, поплыл густой вонючий дым. Запах навевал мысли о горящих шинах.

Владимир молча пожал плечами. Постучал засушенной в камень рыбой об угол ящика, застеленного газетой, помял ее в руках и начал неторопливо чистить.

– Чего молчишь, Володь?

– Да что тут скажешь… Вроде, все честно. По наследству, типа, власть. Голосование – так, ритуал. А любая власть – от Бога!

Оба привстали, сделав каждый странный жест: помесь крестного знамения с пионерским салютом в сторону огромного цветного портрета в углу. Портрет, казалось, смотрел на них неодобрительно. Лицо, на нем изображенное, было не особо выразительным, но зорко присматривало за всем в огромной стране.

За открытыми воротами гаража, в котором давно не стояло ничего сложнее велосипеда, догорал июньский закат. Трещали невидимые сверчки, где-то далеко за оврагом простучал свою маршевую песню поезд.

Шурик, не спрашивая приятеля, подлил в оба стакана пиво из потертой канистры. Судя по звуку, литра три из пяти возможных они уже усидели.

– Ты вот жалуешься… – степенно проговорил Владимир, отрывая грязными ногтями полоски рыбьей шкуры и складывая их в аккуратную кучку на газете. – А вспомни: кем ты был до Нового Поворота, а? Ме-не-дже-ром! Само слово-то какое гадкое. Вонючее, как твоя цигарка. Впаривал людям ненужное. «Я могу вам помочь?».

Последнюю фразу он произнес мерзким тонким голосом. Шурик аж вздрогнул от неожиданности.

– Вот… – Владимир добрался до просоленных внутренностей и с хрустом разодрал рыбу. – Блин, костью укололся! Так, значит, что… А теперь ты уважаемый человек. На заводе работаешь, заготовки для матрешек вытачиваешь. Империи нужна валюта, да… И все у тебя есть. Не в кредит, а