Чарли, похоже, мерзнет.

Дэниела держится отстраненно и по большей части отмалчивается. Впечатление такое, что она медленно, но верно падает в какую-то темную пропасть.

И при этом почти не ест.

После обеда мы с Чарли приносим с веранды по охапке дров, и я, воспользовавшись для растопки пакетами из-под фастфуда и старой газетой, развожу огонь в камине.

Сухие, пролежавшие в поленнице несколько лет дрова схватываются моментально, и вскоре на стенах гостиной уже танцуют отсветы пламени, а по потолку скачут тени.

Мы раскладываем для Чарли диван-кровать и придвигаем его поближе к камину.

Дэниела уходит приготовить нашу комнату.

* * *

Я сижу рядом с Чарли на краешке матраса, упиваясь наплывающими волнами жара.

– Проснешься ночью, подбрось дровишек. Если удержим огонь до утра, то, может, согреем весь дом, – говорю я сыну.

Он сбрасывает кеды «Чак Тейлорс», стаскивает толстовку и забирается под одеяло, а меня вдруг осеняет, что ему уже пятнадцать лет. Его день рождения – 21 октября.

– Эй! – зову я его, и он поворачивается. – С днем рождения.

– Ты о чем?

– Я его пропустил.

– А… Ну да.

– Как прошло?

– Нормально.

– Сам как отметил?

– Ходили в кино и в ресторан. Потом погулял с Джоэлом и Анджелой.

– Кто такая Анджела?

– Знакомая.

– Подружка?

Я вижу, что парень краснеет.

– И вот что еще… Ты на права сдал? – меняю я тему.

Сын чуть заметно улыбается.

– Да, я теперь счастливый обладатель ученических водительских прав.

– Отлично. Так он тебе помог?

Чарли кивает.

Вот же черт! Неприятно. Зацепило за живое.

Подтягиваю простыню и одеяло на плечи Чарли и целую его в лоб. Столько лет я этого не делал и теперь растягиваю удовольствие. Но, как все хорошее, оно улетает мгновенно.

Сын пристально смотрит на меня.

– Ты в порядке, пап?

– Нет. Не совсем. Но теперь я с вами, и это самое главное. Тот… другой… он тебе нравился?

– Он мне не отец.

– Знаю, но…

– Он мне не отец.

Я встаю с дивана, бросаю в огонь еще одно полено и устало тащусь через кухню в другой конец дома. Деревянные половицы постанывают под моим весом.

В хозяйской спальне холодно, и спать почти невозможно, но Дэниела принесла одеяла из комнат наверху, да еще притащила все, что нашла в шкафах.

Стены обиты деревянными панелями.

В углу, наполняя воздух обгорающей пылью, светится электрический обогреватель.

Из ванной доносится какой-то звук.

Плач.

Я стучу в пустотелую дверь.

Слышу, как моя жена затаила дыхание.

– Дэниела?

– Что?

– Можно войти?

Плач на секунду затихает.

Потом щелкает замок.

Захожу. Дэниела сидит, подтянув к груди колени и обхватив себя руками, в углу, около старой, на ножках-лапах, ванны. Глаза у нее покрасневшие и опухшие. Такой – физически сломленной, дрожащей – я никогда ее не видел.

– Не могу, – бормочет она. – Я просто… не могу.

– Не можешь что?

– Вот ты здесь, со мной, и я так сильно тебя люблю, но потом думаю о тех, других, всех твоих двойниках и…

– Их нет здесь.

– Они хотят здесь быть.

– Но не будут.

– Я не знаю, что об этом думать, как к этому относиться. И потом, я постоянно спрашиваю себя…

Она не может договорить и срывается, теряет остатки самообладания. Так раскалывается и разваливается на части глыба льда.

– О чем ты себя спрашиваешь?

– Я даже не знаю, точно ли ты – это ты.

– В каком смысле?

– Откуда мне знать, что ты – мой Джейсон? Ты говоришь, что ушел из дома вечером в начале октября и не видел меня до сегодняшнего утра, когда я приехала за тобой в полицейский участок. Но откуда мне знать, что ты и есть тот человек, которого я люблю?

Я опускаюсь на пол рядом с женой.

– Посмотри мне в глаза.

Она смотрит.

Сквозь слезы.

– Разве ты не видишь, что это я? Разве не понимаешь?

– Я постоянно думаю о том, что прожила с ним последний месяц. Мне так противно…

– Как оно было?

– Не надо, Джейсон. Не мучай меня, не спрашивай.

– Каждый день в том коридоре, в том кубе, пытаясь найти путь домой, я думал о вас двоих. Старался не думать, но все равно думал, ставил тебя на мое место.

Дэниела раздвигает колени, и я заползаю между ними. Она притягивает меня к себе, прижимает к груди и проводит пальцами по волосам.

– Ты и в самом деле хочешь знать?

Не хочу.

Но должен.

– Я всегда буду думать об этом.

Опускаю голову любимой на плечо.

Чувствую, как поднимается и падает ее грудь.

– Сказать по правде, я вначале изумлялась. Мне тот вечер, когда ты пошел на вечеринку к Райану, потому и запомнился так живо, что ты… он… вел себя по-особенному, когда пришел домой. Сначала я подумала, что ты напился, но потом поняла – дело не в этом. Ты… ты как будто смотрел на меня по-другому… по-новому. Знаешь, прошли годы, но я все еще помню, как мы в первый раз занимались любовью у меня в лофте. Помню, как лежала голая в постели, ждала тебя. А ты целую минуту стоял в ногах кровати и смотрел на меня. Чувство было такое, словно ты впервые увидел меня по-настоящему. Это было невероятно. И вот так он, этот другой Джейсон, и смотрел на меня в тот вечер. Как будто в нас обоих проснулась новая энергия. Что-то вроде этого бывает, когда ты приезжаешь после какой-нибудь конференции, только здесь было острее, глубже.

– То есть с ним было так, как со мной в первый раз? – спрашиваю я.

Дэниела отвечает не сразу. Она вздыхает. Потом говорит:

– Мне так жаль.

– Ты ни при чем.

– Через пару недель я поняла, что это не просто какой-то одноразовый заряд, что в тебе что-то изменилось.

– Что изменилось?

– Миллион мелочей. То, как ты одевался. То, как готовился идти на работу. То, о чем говорил за обедом.

– То, как трахал тебя.

– Джейсон…