Чердак был огромный и заставленный хламом. Как там называется заболевание, при котором ничего не выбрасывают? Патологическое накопительство? Похоже, у рода Моргари оно наследственное. Мы угодили прямиком на свалку ненужных, давно забытых вещей.

Крохотные окошки под потолком давали совсем мало света, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Свечу я с собой не захватила.

Я двинулась вглубь чердака по узкому проходу между грудами вещей. Старый комод со сломанной дверцей, обшарпанный сундук, длинная вешалка пришедших в негодность нарядов — в замке явно не принято выбрасывать вещи. Все, чем здесь когда-либо пользовались, попадает сюда.

— Это безнадежно! Мы здесь никогда ничего не найдем, — вздохнула Аннабель. — Ты ведь даже не знаешь, что ищешь.

— А подсказать ты не можешь, — настал мой черед вздыхать.

Я остановилась посреди прохода и осмотрелась в нерешительности. Куда идти? За что хвататься? Здесь десятки тысяч вещей, больших и маленьких. Если я начну перебирать их прямо сейчас и буду тратить на это все время, то управлюсь в лучшем случае к своим девяноста годам. Так себе перспектива — провести жизнь, копаясь в чужом мусоре.

— Исчадие, — позвала я, — у тебя же нюх.

— Фы? — Болонка словно спросила: «И что с того?».

— Воспользуйся им, поищи что-нибудь интересное и важное.

Болонка с сомнением приподняла морду и вдохнула поглубже пыльный воздух чердака. В результате она только расчихалась.

— Ладно, — вздохнула я, — давайте здесь погуляем до обеда, а потом осмотрим первый этаж.

Мы двинулись наугад. Бродили между старой мебелью, перебирали безделушки в ящиках, разглядывали узоры на тканях, но все это никак не приближало нас к цели.

Устав, я присела на колченогий диван. Неподалеку расположился столик с треснувшей деревянной столешницей. А за ним что-то большое и плоское, накрытое сверху простыней, когда-то белой, а теперь серой от пыли.

— Сейчас отдохну, и спустимся вниз, — сказала я.

Ноги уже гудели от ходьбы, да и в желудке ощущалась тянущая пустота. А это знак — пора обедать.

Я была уверена, что Исчадие воспримет весть о еде с энтузиазмом, но болонка как будто меня не слышала. Она вдруг с интересом начала принюхиваться к Аннабель. А призраки вообще пахнут?

— Ты чего? — Аннабель шарахнулась в сторону от собаки.

Но Исчадие не обиделась. Обнюхав призрака, она устремилась к той самой грязной простыне. Схватила ее зубами за край…

— Нет! — вскочила я с дивана. — Не делай этого!

Но Исчадие уже дернула простыню. Та соскользнула с предмета, подняв в воздух такой столб пыли, что я на время потеряла ориентацию в пространстве. Мы словно угодили в песчаную бурю, только вместо песка была пыль.

Несколько минут я ничего не видела, не могла толком дышать и говорить. Лишь кашляла и плакала от рези в глазах.

Постепенно пыль улеглась, я прочистила горло и нос, глаза прослезились, и я увидела тот самый предмет, что скрывался под простыней.

Это была картина. Точнее, портрет. В высоту примерно полтора метра и метр в ширину. Свет из окна на потолке удачно падал прямо на холст.

В первую минуту я просто стояла, открыв рот, шокированная увиденным. Когда дар речи вернулся ко мне, я пробормотала:

— Это же… ты!

Я посмотрела на портрет, потом на Аннабель. Снова на портрет и снова на Аннабель. Одно лицо! Поразительно!

Портрет, конечно, старый. Долгое время не реставрировался, краски потемнели, а изображение покрылось трещинами, но его все еще можно было рассмотреть.

Я шагнула к портрету и коснулась щеки Аннабель кончиками пальцев, проверяя — мне это не привиделось? С этого ракурса внизу, на раме стала заметна надпись. Пришлось опуститься на корточки, чтобы прочитать.

— Аннабель Моргари, — прошептала я, а затем плюхнулась прямо на пятую точку, так как колени дрогнули. Это был шок. Я стерла остатки пыли с надписи и перечитала ее еще раз. Нет, не почудилось. Но как такое возможно? — Не может этого быть… Ты — Моргари!

— Прошу заметить, урожденная, — важно произнесла Аннабель.

Едва она умолкла, как замок содрогнулся. Древние стены застонали, и на наши головы сверху посыпалась каменная крошка. Казалось, еще немного — и замок рухнет. Гул стоял такой, что закладывало уши. Словно на самолете, который набирает высоту.

Исчадие прижалась к моему боку и жалобно заскулила от страха. Я обхватила болонку рукой за шею и спрятала лицо в ее шерсти. Обнявшись, мы тряслись вместе.

Одна Аннабель была спокойна. Гордо расправив плечи, она смотрела на свой портрет со странной смесью грусти и ненависти.

Аршер не сразу поверил, что Эльвенг пригласила его в супружескую постель. Мыслями он еще не успел понять что к чему, а тело уже дернулось вперед. Оно действовало на инстинктах, делало то, что должно. Он просто взял свою женщину, наслаждаясь каждым мгновением близости с ней.

Их первый раз. Невинность жены. Тот факт, что он действительно стал у нее первым, и осознание того, что хочет стать единственным. Ее стоны. Ошеломление от обрушившегося на них удовольствия. Чистая, незамутненная квинтэссенция блаженства. До того остро и так хорошо, что почти невыносимо.

Кто бы знал, чего Аршеру стоило уехать после такой ночи! Оставить жену одну, когда можно каждую секунду наслаждаться ею. Снова и снова, пока они оба не упадут без сил.

То, что он испытывал к Эльвенг, сложно описать словами. Безумная страсть, похожая на дикий голод. Всепоглощающая нежность. Не поддающийся контролю страх потерять ее. Бешеная ревность, замешанная на желании обладать Эльвенг полностью, без остатка. Так, чтобы она была только его. Ничья больше.

Пора признать — Эльвенг завладела его мыслями, украла сердце и проникла в самую его суть — в душу. Но вместо того чтобы испугаться такой власти женщины над собой, Аршер был до умопомрачения счастлив. Так, как никогда прежде.

Он больше не представляет своей жизни без Эльвенг. Она стала для него необходимостью. Источником сил и радости. Рядом с ней Аршер ощущал небывалую эйфорию. Все казалось ярче, и он чувствовал себя везунчиком, потому что Эльвенг стала именно его женой.

Но стоило расстаться с ней, и краски постепенно меркли. Легкая тоска быстро перерастала в черную меланхолию. Аршер не находил себе места, становился раздражительным и злым. Ничто его не радовало.

Изредка он забывался за делами, но длилось это недолго. Вскоре наваливалось осознание, что Эльвенг далеко и непонятно, когда они вновь увидятся.

В таком дурном настроении Аршер прибыл во дворец. Сегодня он ненавидел леди Ньюборд особенно сильно. Ведь из-за нее ему пришлось расстаться с женой.