Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вполне.
Утреннее поведение Ямакаси не совсем понятно ей: непонятнаспешка и безаппеляционность, и то, что он ни словом не обмолвился о разореннойпистолетной обойме, а ведь Васька заснула, так и не собрав ЗИГ-Зауэр.
– Тебе не стоило вытаскивать пистолет, – говоритЯмакаси, наблюдая за тем, как Васька облачается в джинсы.
– Я просто хотела посмотреть…
– И потеряла один патрон.
– Что значит – «потеряла»?
– Теперь их тринадцать.
– Да нет же… Их еще с вечера было тринадцать.
– Не говори глупостей. Когда мы нашли пистолет – обоймабыла полной. Пятнадцать штук. Так?
Васька молчит.
– Один я израсходовал на глупость, но про остальныесказал тебе, что мы не будем тратить их понапрасну. Так?
Васька молчит.
Может, Ямакаси и прав, может, и правда патронов былочетырнадцать, а редкая психологическая особенность пометала Ваське правильно ихпосчитать? Но тогда бы… тогда бы, разбитые на двойки, они никогда не дали быостатка. А Васька разбивала их на двойки, и на тройки, и на пятерки тоже, нодвойки и остаток запомнились больше всего.
– Их было тринадцать, – упрямо повторяет Васька.
– Ладно, не важно, сколько их было… Нам пора.
Они выходят из мастерской прямо на старенькую, местамипроржавевшую лестницу. Потрясающая академическая квартира, в которой много летцарит паук, находится на третьем этаже. В распоряжении паука – парадный вход,закрывающийся на ключ, лифт, два эркера и шесть окоп; и это только со стороныфронтальной части дома. Лестница, ведущая в мастерскую, находится в торце, аторец упирается в глухую стену соседнего дома. Крохотное пространство,ограниченное двумя стенами, выглядит мрачновато – лопухи, битое стекло,завяленные трупы крыс, пластиковые бутылки, собачье дерьмо и жизнерадостнаянаскальная живопись, датированная прошлым веком. Самая примечательная из надписей:
ЕЛЬЦИН-КРОВОХЛЁБ
И все же Васька научилась находить в этом разнузданномуголке природы особую прелесть, особенно теперь, когда Ямакаси паркует подлестницей свой мопед. Он еще ни разу не пристегивал легкомысленное транспортноесредство к лестнице (во избежание угона), а с мопедом ничего не случается.
Даже странно.
– Мы без вещей? – спрашивает Васька, когда они сЯмакаси достигают нижнего пролета.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты же говорил, что мы собираемся покорять фасад.Значит, нужно хоть какое-то снаряжение…
– Все подготовлено, кьярида, – успокаивает ВаськуЯмакаси. – Все уже лежит в нужном месте и ожидает нас. Не о чемволноваться.
Не о чем так не о чем.
Васька стоит рядом с Ямакаси и терпеливо ждет, когда онзаведет мопед.
– Подожди-ка, – неожиданно говорит он. – Якое-что забыл. Дай мне ключи, я быстро.
Получив от Васьки ключи, Ямакаси стремительно взлетает полестнице и скрывается за дверью, из которой они только что вышли. Что он могзабыть? Ведь он никогда ничего не забывает. Пока Васька гадает, Ямакаси сновапоявляется на площадке третьего этажа – и двух минут не прошло. Обычный трюкптицы Кетцаль: вскочить на перила, а потом солдатиком рухнуть вниз, и в полетеухватиться руками за перила этажом ниже. И, не снижая скорости, бросить телоснова вверх, сделать свечку, – и приземлиться уже на лестничной площадке, браво,Ямакаси!
Вуаля.
Ваське очень не хочется казаться умной Эльзой из сказки, чьянедалекость воспета даже в алтарных створках и гобеленах, и все же она не можетудержаться от вопроса:
– Что же ты там такое забыл, милый?
– Самое важное, кьярида миа. Пушку, – говоритЯмакаси и для убедительности хлопает себя по левому бедру: за штаны и правдазаткнут кусок холста с завернутым в него ЗИГ-Зауэром.
– По-моему, это не слишком надежное место для пушки.
– А по-моему – самое то, – не соглашается Ямакаси,но все же передвигает холщовый сверток поближе к спине. – Ты готова?
– Уже давно.
– Тогда поехали.
…Они оставляют мопед в квартале от недостроенногонебоскреба, прислонив его к металлической стене какого-то автосервиса. Неясно –работает автосервис или нет, как неясна грядущая судьба мопеда: его навернякасвистнут. Слишком уж соблазнительно смотрятся его обтекаемые формы на фонеунылой, крашенной серебрянкой стены.
– Не боишься, что уведут? – Ваське страшно нехочется лишиться мопеда, хотя бурые пятна на сиденье до сих пор никуда неделись.
– Неуведут, – успокаивает ее Ямакаси. – Аесли уведут – так и черт с ним. Сегодня начинается новая жизнь, и мы не будемтащить в нее всякую рухлядь.
– Как же мы вернемся обратно?
Ямакаси раздувает щеки, округляет рот и выпускает из негоочаровательную в своей хулиганской беспечности фразу:
– Угоним «Бентли»!
– Ловлю тебя на слове, – Васька смеется.
Небоскреб обнесен глухим частоколом в полтора человеческихроста высотой, но, похоже, Ямакаси предусмотрел такой вариант событий и успелподготовиться к нему: пройдя шагов пятьдесят, он останавливается и аккуратноотодвигает одну из досок («прошу!»). Образовавшаяся щель так узка, что дажеминиатюрной Ваське приходится поджимать себя со всех сторон, чтобы протиснутьсяв нее. Гуттаперчевый же Ямакаси проникает вовнутрь совершенно свободно, непотревожив ни единого волоска, ни одной татуировки. Он как всегда безупречен.Совершенен. Неуязвим.
Умная Эльза любуется им.
Умная Эльза ревнует.
Ей предстоят нелегкие времена, даже если случится чудо иЯмакаси останется с ней: она всегда будет вынуждена его делить – с еготатуировками, с его крышами, с его сандалиями эспарденьяс, с его способностьюисчезать на три часа. но обставлять дело так, как будто он отправляется вкругосветное плавание, к чему еще можно ревновать Ямакаси?
К Луне, на которую высаживались американцы.
К Солнцу, на которое не высаживался никто.
К пистолету ЗИГ-Зауэр, который, по словам самой птицыКетцаль, придает так недостающую ей интеллигентность. Ведьма – вот кто всегдаотличался интеллигентностью, вот кто всегда ею кичился; она бы тоже моглапридать интеллигентность птице, не-ет…
Ведьма скоро перестанет существовать.
– Странно, что здесь никого нет, – замечаетВаська, окидывая взглядом панораму стройки.
– Сегодня выходной.
– А объект не охраняется? Даже собак не видно. На любойстройке должны быть собаки.
– Тут тоже были собаки. Но я их убил, а тушки отнес вкорейский ресторан. – Как всегда непонятно, шутит Ямакаси или говоритсерьезно.