Сонь, Сонь, стой… – берет меня за руки. Сжимая дрожащие пальцы, заставляет сконцентрироваться. Не сразу нам удается установить доверительный зрительный контакт. – Если ты его любишь, тебе не может не понравиться, понимаешь? Да, возможно, будет больно и где-то неприятно, но все это стирается за волной совсем других эмоций!

– Каких?

– Фееричных, Сонь! Тебе будет казаться, что ты где-то в космосе летишь… Да что там! Что ты и есть космос! Вот! Так что послушай Сашку: расслабься и дай этому случиться.

В космосе я и без проникновения бывала. Да, понимаю, о чем она говорит. И осознаю, что полноценный секс не может быть хуже прелюдии и петтинга. Будет еще лучше! Просто нужно разок перетерпеть.

– Ладно… – бормочу немного рассеянно. С трудом перевожу дыхание и, наконец, принимаю свой обычный бойкий вид. – Тогда вперед! Погнали!

– Вперед!

***

Если во вторник, когда я впервые вошла в Сашину городскую квартиру, меня уже ждали ужин, цветы и зажженные по всей гостиной свечи, то сегодня, когда мы заходим, ничего из этого нет.

А как же сюрприз? Он передумал? Или я неправильно поняла?

Немного расстраиваюсь, но стараюсь не подавать виду. Саша прямым ходом в спальню идет. Я не отстаю. Наверное, справедливо, что мы начнем с того, на чем в прошлый раз остановились. Не может ведь Георгиев каждую нашу попытку переспать увековечивать в моей памяти какими-то особенными деталями.

Господи, дай мне сил и храбрости… Прошу!

Мы ложимся плечом к плечу на кровать. Встречаемся в зеркальном потолке взглядами. И на этом все. Ничего не происходит.

– Снова здесь ночевал? – спрашивая, машинально приглаживаю ладонью одеяло рядом со своим бедром. – Так и не ездил домой к родителям?

– Нет, – суховато отвечает, очевидно, только на второй вопрос.

Окна зашторены, но благодаря подсветке, по периметру того самого огромного прямоугольного зеркала на потолке я вижу, как Саша скользит взглядом от моего лица вниз. Задерживается на обнажившейся над хлопковыми шортами полоске живота, а чуть позже – на голых ногах, но в итоге все же доходит до стоп. Невольно поджимаю пальцы и взволнованно ерзаю по постели.

– Чем занимался сегодня?

– Большую часть дня на стадионе провел. Писал тебе об этом, – напоминает Саша тем же ровным тоном. – Потом… Потом в тренажерке, – кажется, словно что-то пропускает. И это подсознательно вызывает у меня беспокойство. – Собрались все наши в зале. Даже Бойка был. Поэтому дольше обычного там отирались.

– Устал? – предполагаю я.

Он слегка пожимает плечами.

– Да не особо.

– Тогда… – растерянно выдыхаю я. Пока, наконец, не решаюсь. – Что мы делаем? Разве ты не должен лишить меня девственности? Попробовать… – когда озвучиваю главные переживания, уже замолкнуть не могу. Вываливаю по этой теме все, что кипит внутри: – Эм-м… Тебе надоело пытаться? Я понимаю. Сама на себя злюсь! Не думала, что столкнусь с такой проблемой. Я знаю о сексе все! Ну, почти все… Я же читаю… В книгах разные сцены описываются. Боже, Саш… Мне так стыдно за свое поведение… Правда! Пожалуйста, не слушай меня сегодня! Просто воспользуйся своим физическим преимуществом. Потому что я буду отбиваться от боли всегда. Я ее плохо переношу, оказывается… Но я же не могу остаться девственницей навечно. Я хочу, чтобы это произошло. Честно! С тобой хочу! Боже, Саш… Боже… Я в отчаянии! Почему ты молчишь? Я тебя достала?

Он усмехается, но как-то отстраненно.

– Не достала, Сонь, – выдает серьезно. И вдруг встает с кровати. – Пойдем, покажу, что приготовил сегодня.

Протягивает руку. Я с радостью за нее хватаюсь.

Глаза в глаза. Мимолетное пожатие. И молниеносно – ток по венам.

Движемся на кухню в полумраке. Даже там Саша потолочные лампы не включает. Только подсветку над рабочей зоной.

– Все хорошо? – выдыхаю я, когда ловлю очередное, чересчур явное напряжение на его лице. С такой силой стискивает челюсти, что местами кожа белеет. – Тебя как будто что-то беспокоит…

– Нет… Все нормально, – хрипит он, пряча взгляд.

И в этот момент у меня исчезают последние сомнения. Что-то определенно не так.

Молча наблюдая, мысленно подбираю слова. Но этот процесс тотально тормозит мое собственное волнение.

Саша ставит на барную стойку корзину с фруктами, несколько тарелок с мясной и сырной нарезками, огромное блюдо разноцветного мармелада, шампанское и еще какой-то ликер.

Решаюсь к нему подойди, когда он включает музыку. Жестом прошу сбавить громкость, потому что ею он словно лишает себя возможности говорить. Когда же Саша игнорирует мою просьбу, приглушаю звук сама.

– Что происходит? – вопрошаю достаточно требовательно, но он молчит. Только смотрит на меня так, что мне физически больно становится. В груди что-то сжимается в тугой и пульсирующий комок. После этого уже не просто тревожно, а конкретно страшно становится. – Давай, выскажись. Говори же!

Но Саша отворачивается.

Боже… Он просто уходит.

– Это из-за секса? – бросаю вдогонку.

И тогда…

– Да при чем здесь секс?! – рявкает вдруг с такой силой, что меня оглушает.

И, махнув рукой по столу, сметает в неясной для меня ярости оставшиеся с нашего прошлого неудавшегося раза свечи.

– При чем здесь секс, а? – повторяя, надвигается обратно. Нависает, прожигая неимоверно болезненным взглядом. – Я заезжал к тебе в торговый центр. После стадиона. До магазина не дошел. Догадываешься, почему?

– Нет, – выпаливаю в замешательстве.

– Потому что ты стояла на этаже! С каким-то, сука, ебанатом! – гремит таким тоном, будто это само по себе преступление.

– И что? – инстинктивно принимаю атаку я.

– Поняла, с кем? – не унимается Саша.

– Конечно, поняла. Это был мой одногруппник – Антон Павлов. Мы совершенно случайно встретились и остановились поболтать, – поясняю как можно спокойнее. – Это что, проблема?

– Поболтать? Он сделал вот так, – выдав это, Георгиев приближается к моему лицу и подцепляет небольшую прядь волос. Приподнимая, потирает ее пальцами и, яростно стискивая челюсти, отпускает. – Да, это проблема. Зачем ты позволяешь подобное?

– Боже, Саш… – от шока не сразу соображаю, что говорить. – Я даже не заметила ничего такого! А ты раздул, как невесть что! Почему тогда не подошел к нам, м?

– Если бы я подошел тогда… Либо его убил бы, либо тебе бы сказал какую-то непростительную гадость.

– Я тебя сейчас не понимаю. Категорически, – обиженно мотаю