мне с остальными выдали снегоуборочные лопаты, лом для колки льда и отправили убирать плац от снега.

Это была бесполезная работа, так как снег всё падал и падал, но козлам было плевать, поэтому проторчали мы на плацу до обеда. Сопровождал нас Лёха, он хоть и бил кого-то время от времени, но с ним, в отличии от Валеры, можно было хоть немного передохнуть от п*здюлей. Валера, как выяснилось, был моим ровесником, тоже поднялся с малолетки и срок у него был около семи лет. Но на вид ему было более двадцати, и он был крупного телосложения, регулярно занимаясь спортом во дворе карантина.

На улице стоял лютый холод, был февраль, а этап наш приехал в февральские морозы. А в Поволжье, недалеко от самой Волги, где находилась колония, морозы ощущались в два раза сильнее, чем в той же Москве. Перчаток у нас не было, и работать пришлось без них. Мне выдали лом и сказали долбить лёд. Вскоре руки окоченели и их пронзила нестерпимая боль. Я сказал об этом активисту, но был избит.

— Долби дальше! — рявкнул он.

После обеда нас загнали во двор, построили и заставляли учить синхронно здороваться с мусорами. Валера делал вид, что он вертухай, заходящий на территорию карантина, Дёмин командовал «Три-четыре», а мы должны были по этой команде кричать со всей глотки: «Здравствуйте, гражданин начальник!». Не знаю, сколько это повторялось раз. Десять-двадцать-сто? Те, кто по мнению активистов плохо кричал — оп*здюлялись. Били и просто так, ради профилактики.

Потом снова выгнали на плац убирать снег. Так и продолжалось до отбоя. Уборка, постройка строем в локалке, марш на месте, постоянные избиения. Два раза в день приходил вертухай и проводил проверку, выкрикивая фамилии и сверяя их по карточкам. Внутрь карантина не пускали, несмотря на мороз. Руки в карманы тем более нельзя было засунуть. Я уже не знал, есть ли у меня температура или нет. Не понимал, что происходит со мной и вокруг. Как какой-то механизм, автоматически старался выполнять то, что требуют козлы и, стоя в строю, молился про себя, надеясь, что с Божьей помощью я преодолею этот ад.

Весной этого года ожидались выборы президента и ходили слухи о амнистии, либо о утверждении закона, по которому день в СИЗО будет считаться за два дня срока. Поэтому в те минуты, когда мы просто стояли смирно в локалке, я мечтал о аминистии. Ведь был уже февраль 2008-го года, а выборы будут 2-го марта. На Можайском СИЗО, сидя в хате у Александра, смотрящего за корпусом, я застал выборы в Госдуму. Некоторые из нашей хаты, кроме блатных, ходили голосовать, но я не пошёл, так как был осужденный. Голосовать может только подследственный. Осужденный не имеет права голоса, у тебя нет прав, есть только обязанности.

Но амнистии не произошло. А закон, по которому день в СИЗО стал считаться за полтора дня в колонии, приняли только в 2018 году.

Исправляет ли кого-то тюрьма? Не думаю. Чёрные лагеря развращают, хоть и лишают свободы, но не лишают доступа к порокам. Но там хотя бы можно жить. Красные лагеря уничтожают тебя как личность. Сохранить после карантина, те качества, которыми я обладал, мне помогла Воля. А может и Бог. А скорее всего, всё вместе. Я сумел остаться личностью и не превратиться в скот, который гоняют на забой. Но за это в карантине я выхватывал больше всего. Не любят козлы заметных людей. Ой, как не любят.

За час до отбоя снова загнали в спалку. В туалет я уже приучил себя ходить по ночам. Ночной больше не бил, лишь лениво поглядывал, не хожу ли я «по большому».

На следующий день повторилось всё тоже самое. Опять подъём под крики и избиения, снова прилетело табуреткой, опять выгнали во двор и там били черенками.

После завтрака в локалку выбежал разъярённый Валера и, выдернув из строя высокого татарина, приехавшего нашим этапом с Казани, увёл его в карантин. Минут через десять они вернулись, татарин был сильно избит. Взглянув на строй, Валера увидел меня и его затрясло.

— Сука! — он заржал в голос. — Я перепутал!

— Что перепутал? — во двор вышел и Дёма.

— Мы не того отп*здили! — Валера указал на меня. — Вот же он. Смотри как похожи.

Татарин действительно был чуть ниже меня ростом, молодой и кареглазый. Отдалённые сходства может и были, а с опухшими от избиений лицами и побритыми наголо головами разве разберёшь?

Активисты поржали, но избивать меня не стали, ограничившись парой ударов. Утомились видать. Оказалось, Валере не понравилась моя заправка, и он решил меня проучить. Но под руку подвернулся татарин, и оторвались на нём.

После обеда нас начали учить докладу дежурного. Каждый заходил в карантин, вставал на место дневального и должен был зачитать доклад, одев на руку красную повязку с надписью «Дежурный». В докладе нужно было назвать количество спальных мест, количество осужденных, отсутствие жалоб и предложений и представиться. Доклад нужно зачитывать быстро и без запинки. За малейшую запинку били. Косяк[267] на руку одели все, даже Хохол.

В этот раз меня отправили не на плац, а убираться в карантине. Выдав тряпку, отправили протирать в спалке пыль. Там я увидел ночного без робы и футболки. Он, хоть и молодой, не более двадцати пяти лет на вид, весь был забит тюремными наколками, большинство из которых воровские и отрицаловские. Звёзды под ключицами, немка на плече, эполеты, паутины. Бывший блатной, видать, мразь переобувшаяся. А потом снова сядет, и будет пальцы гнуть, что под крышей сидел. Но в тюрьме правда рано или поздно всплывает наружу. И гадьё, попадая на черные лагеря, находит там свою участь. А для таких бл*дей участь одна — нож. Самое лёгкое, чем они отделываются, — жёсткие избиения, спрос как с гада и жизнь на положении обиженного. Но по понятиям цена за бл*дские поступки — жизнь.

Карантинная бл*два любила слушать Дюмина, Вороваек и прочий блатняк, даже не смущаясь тем, что там про таких как они поют: «активисты-фетишисты все под нары попадут». Видимо, немало среди них было переобутых. Тот же Дёмин был, вроде как, с Питера.

На четвёртый день, во время марша в столовую на ужин, обосрался Хохол. В прямом смысле, нагадил прям в штаны, вывалив говно через штанину на плац. Заметили это в столовой, так как от него сильно воняло дерьмом. На вопрос активистов, кто насрал, он признался. Вернувшись со столовой в карантин, его отправили подмываться, после чего