На второй день пребывания в большом карантине нас, поднявшихся с малого, построили на продоле барака и начали заводить по одному в дальний конец отряда, откуда затем раздавались крики. Было понятно, что бьют, но непонятно, за что.

Дошла очередь и до меня. Пройдя туда, я увидел Семёна и Магадана. Магадан сидел на стуле.

— На корточки упал! — показал он перед собой.

— Какая статья? — спросил Семён.

— 162 часть вторая, — озвучил я.

— Что, телефон отжал? — ударил меня Семён.

— Нет, я ничего не отжимал, — ответил я.

— Давай короче, пиши явку с повинной, где в Москве совершал ещё подобные эпизоды, у кого отжимал телефоны, всё подробно рассказывай. Тогда уйдёшь целым к отряду. — сказал, наклонившись ко мне, Магадан. — А не будет хоть одной явки, будет тебе плохо.

— Я ничего ни у кого не отжимал, и подобным не занимался, — сказал я. То, что сижу по скин-теме, они явно не знали, и знать им не надо было, тогда ещё более усерднее начали бы выбивать какие-либо эпизоды, а мне хватило этого на Петрах.

После моего ответа, меня начали забивать ногами. Били долго, но потом обмолвившись: «Хер с ним, он всё равно с Москвы», отпустили. А вот с местных выбивали явки регулярно и долго. Бывало, когда отряд стоял в локалке, из строя вызывали кого-то из местных.

— На явки, — раздавался шёпот в строю.

Местный потом выходил избитый, либо не выходил вообще, если был не в состоянии. Кто-то выходил быстро и вполне целый, было ясно, что явку он написал. Говорят, что практикуется такое ещё в СИЗО-1 города Саратова, поэтому многим из них не привыкать.

Опущенных в шестом отряде было немало, и здесь у них был отдельный унитаз, отдельная раковина и отдельный проходняк в спалке: всё как полагается, активистам, видимо, самим не в кайф полоскаться с опущенными.

Издевательства над человеческой личностью в шестом отряде продолжались. Активисты постоянно называли нас собаками, животными, могли ходить перед строем и называть всех п*дорами. Били тоже постоянно, но, так как народу в отряде больше, то в общем проценте, по сравнению с малым карантином, где были сосредоточенны только на нас, казалось, что бьют меньше.

Помимо столовой, стали ежедневно водить в клуб. В клубе был большой актовый зал, в котором собирались все отряды, кроме СУСа и девятого ВИЧевого отряда. Ежедневно там проводились лекции, которые читали дежурные сотрудники на небольшой трибуне для выступлений, по выходным проводились театральные представления и музыкальные выступления. В шесть утра, как и другие отряды, стали выводить на плац на зарядку. Если кто филонил, того потом жестоко избивали внутри локалки, а порой и прямо на плацу.

Перед любым выводом отряда на плац, нас строили в локалке. Затем, по сигналу активистов, каждый ряд по очереди бегом выбегал из двери локалки, которую дистанционно открывал козёл с поста СДП напротив отряда, и выстраивались на плацу. Бл*дям не нравилось время, в которое мы укладывались, и они часто заставляли повторять эту процедуру по пять-шесть раз. А порой и ради профилактики.

Регулярно выстраивали весь отряд в локалке и заставляли синхронно кричать: «Здравствуйте, гражданин начальник!». Кричать нужно было со всей глотки. Часто, мы слышали аналогичные крики с ИК-2 строгого режима, которая, как говорили, находилась через дорогу от нашей колонии.

Постоянно, как и в малом карантине, заставляли маршировать на месте в локалке. Ещё была популярна команда «бег на месте».

Когда я поднялся в большой карантин, у меня сильно загнили руки. Пальцы на руках и ногах я отморозил так, что с больших пальцев слезли ногти. В шестом отряде, так же, как и в малом карантине, меня гоняли на плац, убирать снег. Из-за того, что загнили руки, я не мог нормально держать в руках лопату, за что меня регулярно били. Но потом, увидев, что руки гниют так, что работать ими нереально, стали оставлять в отряде на уборку, отправляя протирать пыль в спалке. Тавтология, но протирать в карантине пыль — самая «непыльная» работа. Стоишь спокойно, вытираешь пыль со шконок. Мне везло — из-за гниющих рук мне дали тряпку. Других заставляли вытирать собственными руками.

Во время уборки козлы любили издеваться над арестантами. Одних заставляли вытирать руками пыль, других сажали в начале коридора барака и те должны были по команде, гусиным шагом, бежать в другой конец коридора, собирая руками катушки грязи и пыли с пола. Последнего, кто бежал медленнее всех, избивали активисты. Потом они выливали на пол несколько вёдер воды и так же, с одного конца в другой, зеки должны были гнать воду уже тряпками наперегонки, жопой кверху. Так что мне ещё сильно повезло, потому что эти издевательства меня миновали, хоть руки теперь и мёрзнут от малейшего холода.

Впрочем, не всё время отряд держали на улице, как в малом карантине. Иногда, особенно после обеда, нас на час загоняли в КВР, где разрешали сидеть на рядах деревянных стульев. Так было всего несколько раз, но это время считалось самым спокойным. Минус был в том, что с мороза, да и после обеда, начинало клонить в сон. А если это заметят активисты, то мало того, что тебя изобьют, ещё и весь отряд выгонят на улицу. Один раз я так чуть не подвёл остальных, даже не заметил, как вырубился сидя. Но меня толкнул сосед, и зашипел: «Ты чего, сейчас всех на улицу из-за тебя погонят!» — и я кое-как раскрыл глаза. Такая же ситуация творилась и на ежедневных лекциях в клубе, и нередко многие из нас огребали потом в отряде, за то, что козлам показалось, что мы прикрыли глаза.

Из-за того, что у меня загнили руки, меня стали ежедневно водить в санчасть. Туда сопровождали отрядные бугры, в основном Ручихин. Мы подходили к двери локалки, он нажимал на кнопку, козлы с поста СДП открывали дверь. Выйдя на плац, подходили к посту, и бугор показывал козлу, выписанный на нас пропуск. Пропуск нужно было показывать у каждого поста, мимо которого мы проходили, а они стояли по всему периметру колонии. В каждой козлодёрке сидело где-то по два члена СДП. Вход на территорию санчасти так же был огорожен локалкой, на территории которой находилось одноэтажное здание. Внутри за зарешечённым окном сидела медсестра. Чуть дальше был проход в палаты для больных. Мазали руки зелёнкой. Я объяснил лепиле, что фукорцин помог бы намного быстрее, но его у них не было.

Один раз, стоя во дворе санчасти