Но Стрелок не слышит и ждет удара от Рокота.

Убийца вонзает кинжал в спину Стрелка.

Где-то с левой стороны груди.

По самую рукоятку.

С глухим ударом.

По самую рукоятку.

На рукоятке золотится чеканное солнце.

Расползаются нити беленой холстины, тянутся крестами красные линии, полосы, потеки, ручейки, реки. Сливаются бесформенной кляксой. Бесформенной алой кляксой. Как наяву. Этот необратимый кошмар и есть наяву.

Убийца падает на колени, будто с ударом выплеснулись из нее все силы. Стрелок вскидывает руки, отклоняясь назад, на мгновение замирает… и с разворота, в последнем броске кидает в нее из-за пояса топорик – и падает навзничь. Девчонка с проломленной ключицей – на него, топорик – рядом, в луже крови.

Чужая воля с шипением и свистом уходит из тела, болью обжигая гортань и живот – Белянка сгибается пополам. Воздух врывается в стылые легкие, и с губ слетает тот самый крик:

– Обернись!

Но уже поздно. Слишком поздно.

Сдирая колени, Белянка подползает к Стрелку, спихивает убийцу, переворачивает его на спину, подставляет руки, чтобы кинжал не касался земли. Кровь горячими сгустками течет сквозь пальцы, уходит в траву и песок – не удержать, не остановить. Уходит жизнь. Уходит жизнь из распахнутых глаз – выцветает высокое летнее небо клоками облаков. Клоками грязных облаков.

– Не суждено… – хрипит Стрелок, захлебываясь красной пеной, – там… встретимся…

– Не уходи, – слезы разъедают горло и грудь, но не могут вырваться.

– Помоги… им… обещай… – шепчут бескровные губы.

А кровь уходит… уходит!

– Обещаю! – кричит Белянка.

И вместе с криком взрывается в горле полынный комок, растекается по гортани и ребрам. Пальцы сжимаются в судорожной попытке удержать, и льются слезами страшные слова:

– Мы всегда будем вместе. Мы замкнули круг.

Но он не слышит. Уже не слышит.

На пятачке у реки сгрудились местные. Они бранились, таращились из-под лохматых бровей, но не мешали рыцарям их окружить. Одутловатые лица стариков, большеротая малышня, нечесаные коренастые мужики с топорами и луками – что-то звериное сквозило в этом народе. Рокот по привычке оценил местность: берег пологий, деревья далеко – в случае боя река спасет трусов, а вот в деревню вряд ли кто прорвется живым. Десяток тайных лучников Натан с командой обезвредили, но это, конечно, не защищает от нападения со стороны землянок.

И все же не хочется безымянных могил, факельного масла, напрасных жертв.

– Пепелище! – на поляну выскочил чумазый мальчишка.

Рокот вдохнул, выпустил сквозь сжатые зубы воздух и кивнул, чтобы рыцари расступились с пути пацаненка, который несся очертя голову, будто не замечая чужаков.

Улис! Зла не хватает. Ясно же было сказано: сторожить Нижнюю Туру, днем и ночью сторожить, глаз не смыкать, смотреть в оба – обязательно будет лазутчик! Лесники молодцы, чего уж. Обидно оказываться правым, когда поздно что-то менять. Хочешь сделать хорошо – сделай сам. Был бы жив Борт…

Впрочем, стариковское ворчание не поможет.

– Пепелище. Вырезана Нижняя Тура. А люди – в землю зарыты. Гниют там. Не будет нам помощи.

Воздух задрожал перегретым теплом – Рокот кожей почуял гнев и колдовство. Хотел бы он увидеть глазами то, что понял по неразличимым движениям воздуха: как от человека к человеку тянутся струны, как вливается внешняя сила, заполняя пустоты, – и вот уже не толпа, а единое существо, полное лесного тепла, щерится, трясет лохматыми головами. И белобрысый вожак твердой рукой сливает нити в одну и командует – в бой!

Рокот не знал, что лесники на такое способны, но еще с первой встречи понял: вожака придется убить. Он был удобен, чтобы раскачивать лодку, но без него «дружная» община деревни рассыплется – полный набор, свора не хуже придворных Ериха: и предатели, и трусы, и фанатики – на любой вкус! Как же осточертели подковерные игры!

Но отступать поздно.

Остается лишь разыграть задуманную партию – по нотам, и тогда, быть может, кто-то останется жив. В конце концов, как только дело доходит до резни, высокие смыслы меркнут и выпущенной стреле остается лишь поточнее поразить цель.

– Именно так ошиблась ведунья Нижней Туры! – Рокот мысленно толкнул вперед воздух, норовя пошатнуть уверенность лесников. – Именно так они бросились на нас с топорами и стрелами – предали самих себя и Лес! Бога предали, который на самом-то деле един и милосерден, и готов простить и принять их даже теперь.

Связи, налитые яростью, натянулись, зазвенели, но устояли под натиском. Рокот, продолжая давить из себя улыбку и оставаясь на месте, внутренне потянулся к девочке-ведунье. По проторенному пути идти было легко, к тому же ее до того захлестнуло всеобщее возбуждение, что стояла она нараспашку. Рокоту особого приглашения и не требовалось: не разбираясь в сложных токах тепла, он просто вошел в ее тело и представил, как двигается вперед. В последний миг девчонка его почуяла, молодец! Но… поздно. Она отчаянно билась мотыльком в сачке и послушно шагала.

Последний раз он проделывал такое в степях и поклялся не повторять, потому что уж больно зубодробительное это чувство: одновременно присутствовать в двух телах. Но жизнь и Ерих распорядились иначе.

Девчонка неуклюже шагала прямо на Рокота. Он смотрел на ее болезненный оскал и встрепанные волосы, но в тот же миг видел ее глазами себя: натянутую улыбку, колдовской взгляд, напряжение мышц. И до того дико ветер пронизывал сарафан, волосы лезли в лицо, липли к губам. Молодое гибкое тело… как оно дрожало от ярости! От ненависти.

Рокот мечтал убить самого себя.

По-настоящему страшное ощущение.

Но не зря бессонной ночью он раз за разом проигрывал партитуру – на выступлении безупречно прозвучит каждый аккорд, каким бы сложным он ни был. Опуститься на землю, зачерпнуть пригоршню земли, бросить себе в лицо, поднять руку, закрыться локтем, выхватить меч – главное не перепутать, чьи именно руки и лица.

«Молодец, девочка!» – мысленно похвалил Рокот, краем сознания замечая, как летит на приманку вожак, отбивает посохом меч.

Чудненько. А теперь кульминация, взмах дирижерской палочки и…

Управлять одновременно тремя телами Рокот прежде не пробовал, но вчера, когда в лагерь заявилась шалава Стела, он понял: пасьянс сложился, звезды сошлись. Несколько раз потренировался ломать ее стены, запомнил дорогу – и вот с легкостью теперь ухватил и погнал уставшее тело в бой. Кинжал привычно лег в руку, растревожил свежую мозоль, согнулись ноги… прирожденная убийца! Не зря Рокот держался настороже.

Прыжок, удар точно в сердце.